Как это было...

[AlexK]

А прокладки мы пришпиливали булавкой к трусняку, чтобы не

ёрзали !

 

[АРЧИ]

А я в году 87 однажды вечером вошла в аптеку, а там вдруг продают, не поверите, Тампакс!!! А у меня в кармане аванс - это если кто помнит, что такое аванс - так я на все деньги накупила, нет, вру, на все не вышло, продавщицы не дали, но купила 5 упаковок, потом подругам дарила на дни рождения И сама торжественно использовала в бассейн и баню, чувствовала себя при этом обалденно шикарной женщиной )

 

[Elentre]

да, Тампакс это было круто!!! Я его, помню, только "на выход надевала".

 

[Константин П]

А кто помнит талоны на одежду, которые отаваривали в Детском мире? Я отстаяла зимой на жутком морозе очередь, которая три раза оборачивалась вокруг здания Детского мира. Отоварилась там всяким дерьмом, 40-42 размера (детям в то время было 3 и 2 года). Половина из того что было куплено - кроличья китайская ушанка, китайские же платья и т.п.- никогда так и не носились.

 

[V.]

Талоны на одежду не помню, но эпоха глобального дефицита - это что-то.

В нашем доме на первом этаже был магазин - одежда, белье, обувь... Так вот я, выходя из школы, всегда заходила в него - не продают ли что, нет ли очереди. Если что-то продавали - занимала очередь, потом с автомата звонила маме на работу, спрашивала, нужно ли нам то, что "выбросили" (слово-то какое было)...Купленные там мною салатовые наволочки уже давно износились и выброшены, а вот тапочки(3пары - больше в руки не давали! до недавнего времени обували гости на массовых домашних праздниках.

 

[лена]

Прочитала сообщение Sparrow. Точно, было такое - красили индийское нижнее мужское белье, вставляли вставку из гипюра - красота. Помню еще колготки покупали детские хлопчатобумажные, отрезали ступню и распускали - получались ажурные колготы - каждая штанина метра 2 длиной. Так что, Sparrow, есть здесь на форуме кроме Вас еще долгожители )

 

[Мама Евы]

,

вставьте записи Вашего брата еще раз, пожалуйста. Душевно.

 

[Elenaa]

Копирую еще раз. У меня недавно умер старший брат. Последние несколько лет он писал для меня книгу, такие домашние записки о своем детстве, о наших родителях, о том времени, о том, "как это было". Здесь последние абзацы (простите, что длинно, но редактировать его у меня просто не поднимается рука).

--------------------

У каждого свое течение жизни. Люди, даже самые близкие, иногда соприкасаются друг с другом, но лишь иногда и лишь соприкасаются. И идут дальше, и все мимо, мимо. И только наше личное прошлое, отфильтрованное памятью, слегка подправленное позднейшими представлениями и принадлежащее только нам, всегда с нами.

И маленький, но обтекаемо-красивый радиоприемник «Москвич» с квадратной шкалой и большой красной стрелкой-указателем. И мягкий голос из него, рассказывающий сказку про Чипполино (лет через пять я ее прочитал, но радиоверсия показалась несравнимо интереснее). И большой разнообразно-любопытный двор с гаражами на верху длинной и крутой горы, с высокими домами, ярко-красными летом и темно-затаившимися зимним вечером. И бедный медвежонок, весь исколотый цветными карандашами (в медицине это называется внутримышечными инъекциями, что, собственно, и требовалось), и деревянный, совершенно непотопляемый крейсер в ванной, и велосипед на песчаной дорожке в скверике завода Ильича. И уютные вечера, где мама что-то вышивает на больших пяльцах цветными нитками с красивым названием «мулине», а папа красиво чертит за письменным столом неподражаемо фигурным и блестящим инструментом очередной академическое задание. И радужные круги на стенках стеклянного шкафа, и восхитительно противный рыбий жир, вкупе с редкостно колючим свитером, не позволяющий забыть, что радости жизни не могут быть непрерывными. И все раннее детство с атмосферой, ароматами и неисчезающими видениями, плывущее, мчащееся и катящееся по неосознанно радостной жизни маленького человека.

И прогретый асфальт во дворе на Красной, мягко ложащийся под сандалии с вечно сбитыми носами (когда только успевал?). И «Школьный вальс» Дунаевского, почему-то ассоциирующийся не с выпускным вечером, а именно с младшими классами. И ласково-подсурдиненные звуки всей музыки 50-х, о которой отдельный разговор. И игра в бирюльки с красивыми маленькими грибочками, о которых, кстати, я узнал еще в Москве, в квартире у соседа наверху, чем-то непохожей на нашу (хотя бы телевизором), где в какой-то книжке впервые увидел загадочные игры «бильбоке» и «серсо» (и впервые услышал знаменитый палиндром «А роза упала на лапу Азора»). И мамины розы на подоконнике, так пахнущие под утренним солнцем. И книги, читаемые запоем, в которых запоминалось больше, чем понималось, что и обусловило мою нынешнюю устрашающую эрудицию. И вечные диктанты, корявым почерком изображенные, ровно и математика с делением в столбик и дырявыми бассейнами. И ранние пробуждения зимним утром, когда сон не отступает, школьная форма жестка и не налезает на живот, а родители справедливо неумолимы. И летние вечера с сидящими на лавочках соседями, запахом цветов во дворе и теплыми огоньками в окнах, напрасно призывающими домой. И прекраснейшие из дней, в которых смешивается запах праздничных маминых духов, ватрушек, копченых рыб и сильнейшего аккумулятора ощущений детства – застольного аромата хорошего армянского коньяка. И волшебно-притягательные мелочи жизни: камешки, железяки, стекляшечки и прочее имущество, столь удобно складывающееся сначала в карманы, потом в коробочки и, наконец, в письменный стол. И запах полыни на обрыве у излучины Свислочи под самым теплым солнцем детства, слегка разбавленный запахом самой реки. И голубовато-прохладный кафель в рыбном магазине на углу Ленина и Карла Маркса, теплое дерево в самом сладком месте между центральным книжным и ГУМом и уютный полуподвал гастронома под шпилем. И ароматная парикмахерская напротив штаба с антикварного вида журналами и таинственным женским залом. И светлые ровные прямоугольники новых домов на окружающих улицах с неспешно-обтекаемыми «Победами» и ЗИМами. И зыбкое дрожание листвы в скверике у штаба, буйно-красного осенью и холодно-пустынного зимой. И оранжевый абажур над круглым столом, за которым так приятно возиться с пластилином и так тоскливо делать уроки. И пластинки на элегантно-бархатном диске радиолы, весело поющие под настойчивой иглой адаптера (приятное слово тех лет). И поскрипывание лобзика под кривоватой, но терпеливой рукой. И весь прекрасный мир квартиры номер двенадцать в доме номер пять по улице Красной. И неистощимая теплота второй половины пятидесятых и собственного детства. И свидания на переменках с первой любимой девушкой, столь приятно перемежающие уроки мало понятной мне математики. И сестренка на руках, так укутанная в пеленки, что видны только упрямо бодрствующие глазки. И первый доверенный мне фотоаппарат, усвояемый с умным видом, и первые широкие немецкие фотопленки в красной бумаге, и фотографические порошки, и первые снимки. И пластинки во дворе с первыми мелодиями начинающейся буйной эстрады 60-х. И волейбол на площадке под окнами. И энергичное строительство водоплавающего плота на пруду. И сам пруд с малорекомендуемыми, но оттого более приятными купаниями и обугливанием на маленьком костерке украденных с ближайшего колхозного поля колосков чего-то зернового. И свистульки из орешника, хоть и уступающие по звонкости орудовским, но при очень большом жеоании могущие издать какой-либо звук.

И огонь в кафельной печке, когда вечернее тепло проникает во все настывшие щелочки, оставляя напоследок доменно-красные угольки, нанизывающие на неяркие свои огоньки и полутемную комнату, и сетчатую кроватку с малоспящей красавицей, с трудом усыпляемой и семью богатырями, и мерцающий снег за окном, и тихий умиротворяющий зимний час и все то буйно-безмятежное время. И желтые тома умной Детской энциклопедии, и плетение хитроумных морских узлов и не менее хитрые как бы самострелы из бельевых прищепок, поражающие человека за двадцать комариных шагов. И все ощущение легкости мышц и безалаберности духа, которое только и возможно в тринадцать-четырнадцать лет. И шевелится на вечернем ветерке туго натянутый экран где-то в части, стрекочет работающий проектор, заглушая слабеньких цикад, потрескивают под нашими седалищами длинные лавки и бежит по белому полотну по светлыми пятнами, то темными бликами стремительное ликующее отрочество.

И звуки нежно-тоскующей трубы, тихо выводящей плавную мелодию шестидесятых. И летние закаты над крышами сельхозпоселка с сопутствующим перезвоном трамваем, когда и хочется неизвестно чего, и бодро-весело тоже неизвестно от чего и неясное томление (штамп, но верный) что-то где-то стесняет в области желудка, и поют в душе голубыми флейтами никогда не слышанные мной соловьи. И нагретая солнцем парта, майский день за окном, и чуть сладкое чувство чего-то праздничного в душе, и как у Татляна осенним (хотя, в сущности, весенним) светом полна голова. И физкультурно-бодрый чарльстон, плавно переходящий в твист под подошвами наших остроносых мокасин на школьном паркете. И теплое плечико любимой сестренки, лучшего подарка на все времена (даже когда она не в настроении и совсем не подарок – все равно любимая сестренка), беззаботно и радостно внимающей моему антихудожественному чтению художественной, хотя и детской, литературы. И вечерние катки с увеселяющими репродукторами, морозным светом фонарей и нежно-резким скрежетом коньков. И фонари, блестками елочного дождя мерцающие сквозь дождик реальной, капли на зонтиках и болоньевых плащиках над дивно прекрасными ножками, мокрые троллейбусы, медленно рассекающие сетчатую пелену вечера, и минуты, дни и годы юности, путниками в ночи плывущие сквозь время, оседающее в нас столь сладостной грустью.

И качаемся медленно и сладко-печально в блюзе воспоминаний, ибо только глупец зачеркивает прошлое, где он был счастлив, ради будущего, где ему этого не дадут. И кто теперь сможет сказать, был он более счастлив третьего марта 63-го года в три пополудни по Гринвичу или шестого июня 66-го года в шесть вечера по Лаперузу? Солнце беспечальной юности одинаково озаряет всех. «Жаль, что вас не было с нами» – сказал Аксенов в те же годы. «И хорошо, что были те, кого мы любим» – добавим мы. И милая сердцу меланхоличность восприятия тех лет не мешает быть им полными не понятой до конца радости.

И плывет медленно за окном перрон юности, станционный колокол грустным медным боем отсчитывает проходящие годы, остаются позади когда-то знакомые лица, машут платочками когда-то любимые девушки, юное солнце детства и прекрасного отрочества мягко обволакивают душу, строгий мамин взгляд заботлив и внимателен, улыбается чему-то по-прежнему молодой папа, тепло маленькой ручки сестренки все еще греет и не кончается вечный перрон юности.

 

[omel]

Спасибо!

 

[pacient]

А какие у нас были игрушки?



Мягкие- либо плюшевые коричневые или желтые, набитые опилками, жесткие-прежесткие, особенно хорошо помню семью желтых медведей с коричневыми глазками из оргстекла. Либо уже более поздние из искусственного меха, мягкие, но мех этот любил собираться в сосульки.



Советские жесткие пластмассовые куклы, либо с приклеенными, либо с закрывающимися полупрозрачными глазами: голубыми, зелеными либо карими. Куклы все почти бесполые, чаще в девчачьей одежде. У кукол большого размера в районе пупка находился стаканчик с пищалкой, орущий благим матом при их переворачивании. А еще были "ходячие" куклы, если их вести за руку, они переставляли ноги. Кто не помнит - такая точно есть в клипе Татушек "Простые движенья".



Немецкие куклы. Это было нечто. У больших кукол пластмассовые туловище и ноги, резиновые голова и руки. Красивый наряд и сеточка на прическе. У кукол маленьких розовая или голубая юбка из сеточки, белая кружевная кофточка, вся кукла из мягкой резины, правда, темнеющей через годик-другой. И гордость любой девочки - очаровательные немецкие резиновые пупсики. У меня была целая семья - папа, мама, дочка и сыночек. Причем у мамы был даже бюст. (Который я не выдержала и откусила .)



Детские конструкторы. В школе в первом классе всем велено было иметь "Малютку", но у некоторых продвинутых был более богатый набор "Винтик и Шпунтик". Кто не помнит - там содержались всякие железяки, гайки, болты, гаечные ключики, колесики и еще что-то.

Пластмассовый конструктор "Полет". Состоял из белых и красных квадратиков с выступами по краям, соединяемых белыми такими прямоугольничками с помощью пазов. Можно было собирать машинки, самолеты, домики. В комплект входили пластмассовые колесики, катушки, какое-то спицы и даже веревочка.



Пластилин. Разноцветный, причем все цвета имели оттенок серого. Особая гордость - присутствие белого цвета в наборе. Еще большее счастье - наличие пластмассовой палочки - стеки. Пластилин был дефицитом, его для уроков труда мне привозила тетя из московской командировки. У кого-то в классе был огромный набор из ярких цветов даже с несколькими стеками. Как мы завидовали...



Карандаши и фломастеры. И то, и другое дефицит страшный. Цветные карандаши продавались только шестицветные. Фломастеры у нас появились только в середине восьмидесятых, и то отечественные, весьма быстро заканчивающиеся, заправляемые одеколоном и пачкающие вследствие этого все на свете. А вот большие наборы цветных карандашей и импортных фломастеров встречались у единиц.



Импортные ластики с запахом жевательной резинки. Если у кого такой и появлялся, мы его тут же залапывали, занюхивали и даже откусывали кусочки. Стирал он, кстати, отвратительно. А вот отечественные голубые ластики стирали неплохо, были не только жесткие, которые по совету "Самой обаятельной и привлекательной" нужно было замачивать в керосине, а можно было купить и вполне мягкий.

 

[Lena21]

Да, а предметом гордости были карандаши с розовой стирательной резинкой на конце . И пеналы вроде тех, которые сейчас в изобилии везде продаются: на молнии, с набором карандашей внутри, точилкой и резинкой. У кого-то были и перочистки (такие круглые штучки с тканью внутри), о которые можно было старательно вытирать шариковые ручки (зачем?!!). А еще - японские фломастеры с рисунками на их корпусе! Были с девочками какими-то, но мне подарили с футболистами . Мальчики обзавидовались .



На обложки тетрадей и учебников нашлепывались переводные картинки. самая красивая и модная оставлялась для дневника. Круче всех считались такие пухлые наклейки с выпуклыми "глазками", в которых перекатывались бусинки. Однажды кто-то на перемене хулиганил в нашем классе, швыряя учебники и пр.; и одна мадемуазель потом долго жаловалась учителю и, кажется, даже завучу. Поводом для жалоб было то, что наклейке на ее дневнике "оторвали глаз".

 

[Алексей Кобозев]

Импортные ластики с запахом жевательной резинки.

О, это меня больше всего возбудило - вспомнила громкий процесс классе в четвертом. Одна девочка пришла с этим сокровищем, и хвасталась им на уроке труда. Естественно, драгоценность пошла по рукам - все нюхали и восторгались. И тут счастливая владелица обнаруживает, что от ластика уголок откушен (ну, милиметр, не больше!). Разразился скандал, девочка была истеричкой и дошла до директора школы, по этому поводу даже ее мама приходила





Круче всех считались такие пухлые наклейки с выпуклыми "глазками",

У меня такая была, только она все время отклеивалась - поэтому я ее переклеивала постоянно в разные места, создавая таким образом иллюзию разнообазия и богатства

 

[xenia7777]

На обложки тетрадей и учебников нашлепывались переводные картинки.



Да куда только они ни нашлепывались! На портфели, дипломаты, даже на гитары и магнитофоны. Не говоря еще об автобусах, где все вокруг водительского сиденья было "ушлепано" девичьими лицами в овалах. А еще переводилки наклеивались на кафель в ванной и кухне, видимо, чтобы его разнообразить. Мало того, что кафель был дефицитом, цвета он был обычно белого и, разумеется, узоров не имел.

 

[Олесечка]

Какая прекрасная тема.





По-моему уже все вспомнили.



А вот я помню замороженный ананас в маленьком пакетике,грызли прям замерзший,и бананы сушеные тоже в маленьком пакетике ,такого темно-коричневого цвета! ЖУУУТЬ!!!!!!!!

 

[Andrey]

Да, помню я эти мороженные ананасы, где то 89-90 годы. Стали вдруг активно продавать эти пачки по 500 грамм, я помню купила на день рождения. Гордааая былааа!!



А они вовремя не разморозились, так мы их так сгрызли.

 

[Аленушка]

У меня была ходячая кукла!.. 1981 год, помню как сейчас!.. Правда, недолго она ходила

И конструктор из железных плашек помню.

А еще помню, как из "внутреннего мира" фломастеров мы готовили лекарства для кукол. Если внутренность фломастера вытряхнуть в стакан с водой, получается неплохая такая яркая водичка.



А когда прыгали в резиночку (сейчас девочки уже ВООБЩЕ не прыгаюдт в резиночки??), то ошибившись кричали "Окарала!" (откуда такое странное слово - не пойму до сих пор)