Ответ: помоги тому кто в беде!
Сначала было слово. Шестьдесят лет назад газеты
написали, как советский хирург Владимир Петрович
Демихов в эксперименте на собаках впервые в мире
произвел полную замену сердечно-легочного
комплекса без использования аппарата
искусственного кровообращения, а спустя год провел
также первую в мире пересадку легкого без сердца.
Потом была боль. Год назад москвичка Наталья
Борисовна Смирнова поняла, что с трудом может
дышать. Диагноз Натальи Борисовны звучал сложно:
буллезная эмфизема легких. При такой болезни объем
той части легких, которая может дышать,
стремительно уменьшается. Год назад Наталья
Борисовна еще работала гинекологом-эндокринологом
в московской районной поликлинике. Работала
буквально последние дни. Потому что нормальные
жизненные функции у нее с каждой неделей таяли.
Она – врач. Она понимала: шансов нет. Она знала,
что придется не жить, а доживать. Ей было 52 года.
Где-то между этими событиями был опыт. Между этими
событиями находился Александр Григорьевич Чучалин.
Директор НИИ пульмонологии, академик РАМН, главный
терапевт страны, один из основоположников
современной школы отечественной пульмонологии
разрабатывал проект трансплантации легких.
Боль и опыт встретились. В ночь с 31 июля на 1
августа 2006 года во 2-й городской больнице
Санкт-Петербурга прошла первая в России успешная
операция по трансплантации легких. Операцию
посвятили памяти Владимира Демихова.
Очень важно и предельно ответственно
На фотографии на фоне кирпичного здания за клумбой
красных георгинов стоит группа уставших людей. О
том, что все они врачи, можно лишь догадаться. Не
все эти люди в белых халатах.
Чучалин бережно берет со стола снимок и
рассказывает практически про каждого, кто застыл в
кадре фотографии августовским днем 2006 года. Это
не просто фотография, это уже история
отечественной медицины. 45 человек, у которых был
свой, не октябрьский, а августовский переворот.
Переворот, дающий надежду на поворот из нездравия
в здравие. В характеристику каждого, кто изображен
на фотографии, Чучалин добавляет словосочетание:
“Это очень важно. Это предельно ответственно”. На
самом деле у этих слов действительно очень
глубокий смысл.
“Андрей Романович, он бронхолог. Человек, который
может войти в дыхательные пути, сделать
бронхоскопию, взять материал, это очень важно,
ведь надо постоянно смотреть – есть отторжение или
нет отторжения.
Татьяна Андреевна, лечащий врач, она 10-12 дней
провела у нашей пациентки, вообще не выходила из
больницы.
Руденко Дмитрий Викторович – невролог, человек,
который поставил диагноз “смерть мозга” донору.
Это тоже очень важно и предельно ответственно.
Сначала проводится ангиографическое исследование,
определяется реакция “стоп-контраст”. Если эта
реакция положительная, ставится диагноз “смерть
мозга”. После этого врачам остается час-полтора.
За это время с помощью специальных лекарственных
препаратов, в основном эндокринологического плана,
удается сохранять бьющееся сердце.
Профессор Юрий Левашов, член РАМН. В 1980-1990
годах он сделал три попытки пересадки, и все они
закончились неуспешно. Это не хирургическая
проблема – это проблема команды. Как только
амбиции хирурга начинают превалировать, появляется
угроза ошибок.
Очень важная фигура – юрист. Евгения Сергеевна.
Она сыграла большую роль, обеспечила правовое
поле, на котором врачи занимались своим делом, а
юристы - своим. В последний момент мне пришлось
обратиться в Генеральную прокуратору, и Евгения
Сергеева опекала меня.
Этот молодой доктор – специалист по лабораторной
диагностике. Он сыграл колоссальнейшую роль. Он
работал денно и нощно. Анализы крови, мочи,
бронхиального секрета. Информация, которой он нас
обеспечивал, позволяла принять правильное решение.
Если бы не он, пациентка не жила.
Татьяна Александровна. Старший ординатор. Вела
больных после пересадки еще у профессора Левашова.
Профессор из нашего института доктор Самсонова.
Морфолог. Она специально училась во Франции и
Германии по проблеме отторжения. Если она
ошибается, ошибаемся все мы.
Рядом с ней главный врач 2-й городской больницы
Санкт-Петербурга. Он взял на себя тяжелую ношу.
Если бы результат был негативным, его бы ожидала
очень серьезная административная ответственность.
Он военный врач, долгие годы работал врачом на
подлодке. Может, именно это помогло ему принять
такое сложное решение.
Группа молодых женщин – операционные сестры. Они
великолепно работали. Главная сестра Наталья
Борисовна. Совпадение? Ее зовут так же, как и нашу
пациентку. Сестра высочайшего класса, новой
генерации.
Это Петр Яблонский, главный хирург комитета по
здравоохранению Петербурга, он оперировал
пациентку.
В голубом медицинском костюме – наш самый молодой
профессор Адвеев. Сергей Николаевич учился во
Франции, считает дозы препаратов, как компьютер.
Его аспирантка молодой доктор из Ингушетии Замира
Магомедовна. Она создала климат около больной. Из
всех врачей наша пациентка больше всего приблизила
к себе ее.
А рядом находится молодой профессор из
Кабардино-Балкарии. Он работал в лаборатории,
которая позволяет рано диагностировать синдром
отторжения.
Вот этот человек – доктор Сорокин, анестезиолог,
который экстубировал больную и перевел ее на
естественное дыхание. Вообще с анестезиологом были
серьезные проблемы. Сначала я хотел пригласить
иностранного анестезиолога. Но западные
анестезиологи – люди с другим подходом к работе,
они наполнены калькуляторами, они все время все
считают. Они не слушают интуицию. И мне пришлось
от таковых отказаться.
Когда ничего не получилось с французским
анестезиологом, пришел вот он, – Чучалин
показывает на человека, скромно стоящего в заднем
ряду, – доктор Бояркин. Из всех людей, которые
здесь, на фотографии, сколько я буду жить, буду
благодарен этому врачу. Бояркин Андрей
Александрович. Он работал в Афганистане, много
видел. Именно он давал Наталье Борисовне наркоз.
Во время операции дважды останавливалось ее
сердце, и дважды он спасал ее. Причем один раз он
дал ей такую дозу адреналина... Я не видел
никогда, чтобы такую дозу вводили человеку. Это не
столько знание, сколько интуиция”.
Пять попыток
Трансплантация легкого - уникальная по своей сути
операция. Та же почка не сообщается с внешней
средой. А легкое дышит, инфицируется. Ткань
легкого очень нежная, одинаково – отеком –
реагирует и на травму, и на инфекцию, и на
переохлаждение. Трансплантация легких – прежде
всего, технология, в которой важна каждая
составляющая. Хирургов, готовых сделать такую
операцию, в России достаточно. А вот команды
врачей, способных провести трансплантацию легких,
до недавнего времени не было.
Надо понять, что пересадка легких – это не
хирургическая проблема, а проблема коллектива
врачей, которые должны быть очень гармонично
подготовлены, чтобы операция прошла успешно.
В мире было уже произведено уже 17 000 подобных
операций. В нашей стране– 4, и все неудачные.
Профессор Левашов сделал три попытки легочной
трансплантации. Недавно Ренат Акчурин попытался
пересадить комплекс – сердце и легкие. Реципиент
так и остался на хирургическом столе. Возможно,
еще были эксперименты, но они так детально не
разбирались. Попытка группы Чучалина была пятой. И
победной.
“Я готовил сразу несколько врачебных команд. Две
московских, одну из Санкт-Петербурга, четвертую из
места, которое я не буду называть. Но решение
делать операцию в Санкт-Петербурге я принял на тот
момент, только исходя из интересов больной”, -
рассказывает Чучалин.
Вообще его можно понять. На тот момент, когда
пациентку Смирнову Н.Б. (выражаясь официальным
языком) готовили к трансплантации, в столице не
смолкал ажиотаж вокруг скандального уголовного
дела врачей-трансплантологов из 20-й горбольницы.
Делать сложнейшую операцию в такой неоднозначной
атмосфере было бы лишним риском. А о том, чтобы не
делать в принципе эту операцию, не было и мысли.
История болезни
Академик Чучалин рассказывает историю болезни
Смирновой. За нагромождением медицинских терминов
скрывается биография женщины – обычной женщины с
хорошей профессией, с двумя детьми. Дочке Ире 18
лет, сыну Борису 22 года.
“Более четырех лет больная наблюдалась у нас, в
НИИ пульмонологии, с диагнозом “буллезная эмфизема
легких”. До этого ее наблюдали в Институте
иммунологии и аллергологии. Там ей ошибочно
ставили диагноз “бронхиальная астма”. Наблюдалась
она в связи с нарастающей дыхательной
недостаточностью. Был у нее и пневмоторакс (воздух
из разорвавшейся ткани легкого проникает в
плевральную полость. – Прим. ред.), она поступала
к нам в блок интенсивной терапии, мы ее
откачивали. Все было…
Я ее консультировал в конце 2005 года и предложил,
чтобы она стала кандидатом на трансплантацию
легких… Она отказалась. Как врач, она знала
статистику таких операций в нашей стране.
Она очень хотела, чтобы я смог организовать ей
трансплантацию в Германии или во Франции. Но по
закону парламента Западной Европы иностранным
гражданам запрещены операции по трансплантации,
кроме пересадки костного мозга. Пересадки почек,
сердца, легкого там не делают. Это известие очень
разочаровало Наталью Борисовну, но согласия на
операцию она не дала. Каждый раз она задавала один
и тот же вопрос: “В России были такие операции?”
Мы говорили, что да, были, и говорили, чем они
заканчивались. Наталью Борисовну больше операции
пугало отторжение. Мы не могли ничего
гарантировать.
Был конец марта - начало апреля. Она с неимоверным
трудом вышла из дома на улицу, почувствовала
острую боль. Пневмоторакс. Шок. Она упала на капот
проезжающей машины. Трудно сказать, как она только
не погибла. Видимо, в тот момент она поняла, что
дальше ждать ей больше нечего. И она сказала: “Я
согласна”. Это был не первый наш разговор. Но
самая трудная беседа ждала впереди.
Наталью Борисовну привезли в Санкт-Петербург. Она
жила не в больнице, а в кардиологическом санатории
“Черная речка”. Вместе с ней находились лечащий
врач и дочь. Я позвонил ей и сказал: “Наталья
Борисовна, “скорая помощь” поехала, вам надо
переезжать в больницу”. Это означало, что скоро ей
сделают операцию. Понимаете, до этой минуты все
было хорошо, но в это мгновенье она могла изменить
решение, могла сказать: “Спасибо, я никуда не
поеду”. Мне как звонившему с такой новостью надо
было найти язык, форму. Это был тяжелейший
разговор”.
Кандидатки
Чучалин вздыхает: “Это очень драматическая
медицина. Очень… Умирает один человек, чтобы дать
жизнь другому. Рядом с ним, получившим надежду,
находятся те, кто лежит, смотрит и думает: “Когда
же? Когда же мне тоже сделают такую операцию?”
Так было и в этом случае.
Наталья Борисовна еще до Санкт-Петербурга
находилась в палате с одной очень тяжелой больной.
Ее фамилия Прус. Молодая женщина. 42 года. Она
тоже ждала этой трансплантации, она тоже считалась
одним из пяти кандидатов. У женщины по фамилии
Прус было тяжелое заболевание сосудов легких,
которое наступило после ампутации матки. Прус и
Наталья Борисовна подружились, созванивались,
поддерживали друг друга.
В последние месяцы перед операцией было совсем
тяжело. Наталья Борисовна уже не выходила из дома.
По квартире вместе с ней двигался 30-метровый
шланг, соединенный с баллоном кислорода. Без
кислорода она не могла ничего. Она вообще ничего
не могла. Умела только лежать и сидеть. Ни сделать
бутерброд, ни поставить чайник, ни разрезать
яблоко… Многие считают, что рак – самое страшное
заболевание. На самом деле есть длинный список
других, наиболее жестоких и беспощадных болезней.
Диагноз Смирновой был из их числа.
О чем думала Наталья Борисовна, когда ехала в
машине “скорой” из санатория до больницы? Скорее
всего, уже ни о чем существенном. Она была готова
к этой операции. Не в медицинском отношении, а в
личном. Она составила завещание. Наверное,
мысленно попрощалась с детьми, родными, друзьями,
домом…
В архиве Чучалина хранится видеозапись интервью со
Смирновой. Обычные вопросы: “На что жалуетесь?
Кого бы вы хотели видеть оперирующими хирургами?”
И последний вопрос, решающий: “Вы согласны на
трансплантацию?” Ответы Натальи Борисовны краткие,
с трудом произносимые: “Больше всего меня
беспокоит одышка. При малейшей физической нагрузке
я задыхаюсь. По квартире передвигаюсь с
кислородом. На улицу не выхожу. Без кислорода я
могу дойти до туалета. Среди оперирующих хирургов
я хотела бы видеть Масарда, из наших – Паршина,
Давыдова, Яблонского. Да, я дала согласие на
трансплантацию”. Это не просто запись для
домашнего архива, это документ сразу для ряда
инстанций: для Министерства здравоохранения, для
Министерства юстиции и для Академии медицинских
наук. Главные слова в этом специальном документе:
“Да, я дала согласие”. Но этого было недостаточно.
Наталья Борисовна подписала в присутствии
нотариуса еще и письменное согласие.
Завет французского деда
В интервью прозвучала фамилия – Масард. Это
хирург, который оперировал вместе с Яблонским
Наталью Борисовну. У француза Масарда
необыкновенная связь с Россией. Его дед был пленен
во время Второй мировой войны. Советские солдаты
освобождали его из концентрационного лагеря.
Дедушка считал, что русские спасли ему жизнь, и
завещал, чтобы внук обязательно выучил русский
язык и общался с русскими по-русски. Завет деда
Масард выполнил. Он выучил и, главное, полюбил
русский язык, он всегда ищет русскую аудиторию и
говорит с ней много и охотно. Масарда в Россию
пригласил Чучалин – они давно знакомы. От
иностранца Масарда в этом проекте требовался
конкретный опыт, на родине он провел уже 400 таких
операций.
Перед операцией Масард хотел съездить ненадолго в
гостиницу, его ждала там любимая женщина. Чучалин
его отговорил: “Друг мой, ты побудь рядом со
мной”.
Перед операцией хирург Яблонский очень
перенервничал. Чучалин попросил его хотя бы
поспать полтора часа. Он согласился, отдохнул,
восстановился.
За несколько часов до начала операции невролог
поставил донору диагноз “Смерть мозга”. Донором
был мужчина 49 лет, умер от инсульта. То, что это
был мужчина, – не важно. Главное, чтобы его размер
грудной клетки совпадал с размерами Натальи
Борисовны. Со смертью мозга донора начался
обратный отсчет. Как все это происходит?
После заполнения консервирующим раствором легкие
донора изымаются из грудной клетки и
транспортируются в операционную, где произойдет
трансплантация. К этому времени выполнен
подготовительный этап хирургического
вмешательства, все готово для пересадки.
Обескровленные легкие – абсолютно белые в черную
крапинку, как форма, в которую влили сметану и
присыпали черным молотым перцем. В данном случае
была использована последовательно двухсторонняя
трансплантация легких без использования аппарата
искусственного кровообращения. Это означает, что
легкие не удаляются сразу. Сначала удалили легкое
с одной стороны – справа, пришили легкое донора,
потом – левое.
Операция длилась три часа.
Два раза пациентка в критическом состоянии.
Два раза все могло преждевременно кончиться.
Первое, что увидела Наталья Борисовна, открыв
глаза, это другие глаза. Серые глаза медсестры
Кати, которая сидела и безотрывно смотрела на нее.
Три ступени
Когда Наталья Борисовна встала и начала ходить, ее
попросили выйти из палаты. Для этого надо было
подняться на три ступени. “Я, наверное, не смогу”,
- замотала головой Наталья Борисовна. Пугалась,
вспомнила, что раньше для нее это было
непреодолимое препятствие. И когда у нее все
получилось, она прошла эти три ступени, она
радовалась, как ребенок, – веселилась, смеялась.
Врачам, опекавшим ее, было не до того. После
успеха операции оставалось самое непростое –
сохранить результат. Чтобы оценить, насколько это
нелегко, надо знать, что в первые дни после
операции Наталья Борисовна получала ежедневно 19
различных препаратов.
Каждое лекарство должно быть дано с точностью до
минуты. Все это называлось сложной комбинированной
медикаментозной терапией.
19 августа, в день Преображения Господня,
показатели состояния Смирновой вышли из зоны
опасности.
Чучалин вспоминает эти три недели с тревогой:
“Каждый день начинался с того, что мы обращались к
коллегам в разных странах мира. Мы запрашивали
мир, и мир нам подсказывал. Коллеги из Америки,
Австрии, Франции. Кроме того, мы перевезли в
Санкт-Петербург много оборудования. В частности,
лабораторию, которая собирает конденсат
выдыхаемого воздуха. Все это было очень важно и
нужно. Потом уже, недели через две, зарубежные
коллеги мне писали и говорили: “Александр, не
волнуйтесь, кризис миновал”. Но тревога все равно
оставалась”. Кажется, что даже сегодня, когда
после операции прошло более чем три месяца,
Чучалин все равно переживает.
Надо ждать
Первая в России успешная операция по
трансплантации легких стоила 200 000 евро.
Государство не вложило в нее ни одной копейки.
Огромный вклад внесли фармакологические компании,
которые предоставляли дорогие медицинские
препараты. Стоимость одного дня лечения ими
доходила до 10 000 евро.
Сегодня врачи разбирают операцию. До всех
непосвященных долетают отдельные слова: энфизема;
две госпитализации; компенсация дыхательной
недостаточности; пневмоторакс; генерализованная
обструкция; компьютерная томография; огромные
буллы; синдром исчезающего легкого; газовый состав
крови, тест 6-минутной ходьбы; за 6 минут пройдено
180 метров; больная проходила вакцинацию... Все
это прошлое. Сейчас дыхательная функция Натальи
Борисовны возросла в пять раз. Это успех, несмотря
на то что сейчас Наталья Борисовна принимает
ежедневно около десятка различных препаратов.
Ее соседка по палате, еще одна кандидатка на
трансплантацию, женщина по фамилии Прус умерла. Не
дождалась. Умерла уже после благополучного исхода
Наташиной операции.
Несмотря на достаточное количество нуждающихся в
операции по пересадке легких, врачи повторяют одно
и то же: “Надо подождать”. Все не так плохо. В
нашей стране есть люди, которые хотят это делать.
Складывается команда, которая будет заниматься
легочной трансплантацией. Академик Чучалин создал
совместную группу с французскими юристами по
адаптации нашего законодательного акта к
парламенту Западной Европы. Это значит, что наш
закон о трансплантации не будет двусмысленным и у
тысяч людей появится самое ценное в этом мире –
надежда.
“Прямая речь”
Смирнова Наталья Борисовна:
“Мне было страшно, я сама врач и все понимала,
знала статистику. Статистика была не в мою пользу.
Меня интересовал прогноз. Врачи бы считали
успехом, если б я прожила и три месяца после
операции, но я не хотела пройти семь кругов ада
ради этих трех месяцев. Я хотела прожить хотя бы
еще пять лет. Убедил меня профессор Авдеев. Он
сказал, что французский хирург Масард делает 40
таких операций в год, а всего он провел 400
трансплантаций легкого. При этом у Масарда не было
ни одного летального исхода. Было 7–8 случаев
отторжения, но всех этих больных он оперировал
заново. 12 апреля у меня случился пневмоторакс,
мне говорили, что дыхательная функция должна
восстановиться, но она не восстанавливалась. Что
мне оставалось делать? Сидеть и дожидаться своей
смерти? Я считала, что у меня есть один, два, три
шанса из ста и мне их надо использовать. Мне уже
было очень тяжело дышать. Летом в жару аппарат для
искусственного дыхания перегревался, ломался. Врач
Замира Магомедовна везла мне в 2 часа ночи другой.
И пока она ехала, я сидела в одном положении,
боясь шевелиться. Если бы она когда-нибудь не
успела – я бы задохнулась. И все время держала
открытой входную дверь. Мало ли что могло
произойти, так хоть соседке могла крикнуть.
На принятие решения мне дали три дня. Я сказала
детям: “Вы должны решить”. Они поддержали меня. Я
согласилась на операцию. Как-то сразу стало легче.
Начала готовиться, написала завещание. Дочка очень
повзрослела за это время, стала рассудительной. Я
ведь ничего не могла. На Ирину легли все
хозяйственные хлопоты, уход за мной. Сын тоже
помогал со своей мужской стороны: ходил в магазин,
носил продукты. Ира мне все время говорила: “Я
уверена, все будет хорошо, ты, мама, не волнуйся”.
Я ей верила.
Знаете, до этого ни сын, ни дочь никогда не ходили
в церковь. Крещеные были, а не ходили. Дети… А
когда все это случилось, пошли. Я благодарна Богу.
У меня вообще было чувство, что кто-то взял меня
за руку и ведет. Такое очень странное чувство.
Потому что все устраивалось необыкновенным
образом: из всех кандидатов взяли именно меня.
Почему меня? Почему я? Я тоже задавала этот
вопрос. По многим показателям. Например, из-за
роста. У меня рост 170 см, т.е. объем моей грудной
клетки может совпадать с мужской. Значит, донором
может стать не только женщина, но и мужчина. Кроме
того, у меня, в отличие от многих легочных
больных, не было в легких инфекции. В общем, много
нюансов... Из моих знакомых и друзей, а они в
основном медики, особо никто не приветствовал эту
операцию. Но я все равно согласилась. Мне главное
было проснуться. Для себя я решила, если проснусь
– все будет хорошо. Так и случилось.
На работу в поликлинику я, скорее всего, не
вернусь – врачи говорят о постоянной угрозе
инфекций. Но работать буду. Могу лекции читать,
могу консультантом работать. Жизнь покажет”.
Человек в процессе своей жизни развивается,чего и вам желаю.
***
Нужны дорогостоящие протэзы, если кто может помочь, помогите. Парню очень тяжко жить без рук.
