книги, которые мы >> читаем

[КриcTинa]

А какие конкретно авторы ваши любимые?

Джером К. Джером

[Хая]

Донцову люблю.

[Winf]

Прочтите Гете - Фауст, класная книга только дочитал

[Камиллa]

Прочтите Гете - Фауст, класная книга только дочитал

Я тоже хочу почитать Фауста. Помню, дала людям почитать и с концами как говорят в народе.

[Камиллa]

Т.е. книги нет, кстати, нарисовал бы мне книгу VLADIMIRMAK, было бы замечательно.

[VLADIMIR]

Скачать книги бесплатно и без SMS ЗДЕСЬ

[Алевтинa]

Книга Айн Рэнд "Атлант расправил плечи" хочу почитать.

[VLADIMIR]

Книга Айн Рэнд "Атлант расправил плечи"
хочу почитать.

Нууу...

Что тут посоветовать...

Начните с первой страницы,

перед этим открыв книгу.

[Алевтинa]

Это я услышала на радиостанции, просто приглашенный гость ее упомянул. Очень советую прослушайте и почитайте, полезно всем.

-------

Воскресенье, 29.05.2011

Учеба в американском Университете - http://echo.msk.ru/programs/svoi-glaza/778448-echo/ - простите, что в этой теме разместила, подумаю, как назвать новую теме и перемещу туда.
--------

О.БЫЧКОВА: Добрый вечер и добрый день, это программа «Своими глазами» в студии телекомпании и радиостанции Ольга Бычкова и Софико Шеварднадзе. И сегодня мы будем разбирать косточкам американскую систему образования - попытаемся понять, чем она отличается от того, что нам тут известно, в России, почему мы все время тут бьемся головой о какую-то кирпичную стену, а люди тем временем получают не только образование, но и удовольствие. Сергей Алексашенко, студент Джордж-Таунского университета. Сергей Алексашенко не тот Сергей Алексашенко, которого знают слушатели «Эхо Москвы», а его однофамилец, тезка, и в каком-то смысле даже ближайший родственник. http://echo.msk.ru/programs/svoi-glaza/778448-echo/

С.АЛЕКСАШЕНКО: В каком-то смысле.

О.БЫЧКОВА: Во-первых, вы нам сразу скажите, где это, и на кого вы учитесь, и кем собираетесь стать дальше.

С.АЛЕКСАШЕНКО: Это в Вашингтоне, учусь я по специальности «Менеджмент, лидерство и новации».

О.БЫЧКОВА: Ой, ужас какой. С.АЛЕКСАШЕНКО: буду менеджером инноваций – у нас в стране про это разговаривают, и я как раз решил подготовиться.

С.ШЕВАРДНАДЗЕ: Сколково подействовало на твое решение, чтобы пойти в Джорджтаун?

С.АЛЕКСАШЕНКО: Сколково было, честно говоря, ни при чем – просто я туда пришел, а потом стал искать интересную специальность, и нашел такую.

С.ШЕВАРДНАДЗЕ: Но ты начал не с Джорджтауна, ты где-то учился до этого.

С.АЛЕКСАШЕНКО: Давайте я расскажу историю, как я поступал в американский университет. Я заканчивал московскую школу, школа была с международным уклоном, нас готовили к тому, чтобы поступать в Англию, мы сдавали европейские экзамены, но в США никто никогда не ездил, и нам практически про это ничего не рассказывали.

С.ШЕВАРДНАДЗЕ: А ты уже хорошо владел английским языком?

С.АЛЕКСАШЕНКО: да, я с раннего детства учился, и более или менее прилично начал говорить. И, соответственно, решил ехать в США – почему, наверное, уже сейчас не вспомню – потому что никто из моих друзей туда не ехал, - наверное, повлияла книга «Атлант расправил плечи», она становится популярна сейчас в Россию. И я решил попробовать поступить.

О.БЫЧКОВА: Это было когда?

С.АЛЕКСАШЕНКО: Я закончил школу в 2007 году. Я сдал американские экзамены – там есть экзамен «Эс-Эй-Ти» - это что-то типа нашего ЕГЭ, получил очень хорошие баллы по европейским экзаменам, и стал подавать заявление в университет.

О.БЫЧКОВА: А сдали вы их где?

С.АЛЕКСАШЕНКО: В Москве. Это можно сделать в Москве, Питере, Нижнем Новгороде.

С.ШЕВАРДНАДЗЕ: Ты заполняешь формы?

О.БЫЧКОВА: Есть в России аккредитованные компании, которые совершенно официально, абсолютно законно, с полным доверием американских или европейских университетов занимаются такой работой – принимают экзамены, отсылают куда-то результаты, и дальше уже человек с этим может совершенно спокойно ехать поступать.

С.АЛЕКСАШЕНКО: Только они отсылают не результаты, а сами экзамены, их проверяют, насколько я понимаю, где-то еще.

С.ШЕВАРДНАДЗЕ: Насколько я понимаю, это специальные центры действуют по всему миру – не только в России. Я так понимаю, это филиалы американской организации – это не только российская организация.

О.БЫЧКОВА: Что вы сдавали? С.АЛЕКСАШЕНКО: Европейские экзамены «Ай-Би», это программы два последних года школы.

С.ШЕВАРДНАДЗЕ: Но это тебе не нужно было в американском университете.

С.АЛЕКСАШЕНКО: Не нужно, но это помогает.

О.БЫЧКОВА: Два последних? А какие там предметы? С.АЛЕКСАШЕНКО: Я сдавал 6 предметов – русский, английский, математику, экономику, химию и программирование.

О.БЫЧКОВА: Информатику. С.АЛЕКСАШЕНКО: Сдавал американские экзамены «Эс-Эй-Ти-Перывй», там только математика и английский – которые обязаны сдавать все, кто хочет поступать в американские университеты. Еще есть «Эс-Эй-Ти-Два» - это по предметам. Я там сдавал сложную математику и химию – там есть несколько уровней математики, я сдавал высший.

О.БЫЧКОВА: Вы выбирали сложную математику и химию, потому что это было связано с тем, куда вы в дальнейшем собирались поступать.

С.АЛЕКСАШЕНКО: Нет. Просто лучшие университеты требуют, чтобы сдавали «Эс-Эй-Ти-2», и я решил, что могу хорошо сдать.

О.БЫЧКОВА: Но математику нужно сдавать в большинстве случае вообще почти всегда – это такая особенность западного образования, которая заключается в том, что математику сдают все. И жесткого деления на гуманитариев и негуманитариев – как у нас, - его не существует.

С.АЛЕКСАШЕНКО: Да.

С.ШЕВАРДНАДЗЕ: Я тоже сдавала «Эс-Эй-Ти», и наконец-то сдала математику, потому что это мое слабое звено, и все равно поступила хороший университет, я отучилась на кинофакультете и потом решила, что теперь буду журналистом. А там как – ты идешь на высшее образование, как у нас аспирантура, - там тоже надо обязательно еще раз пересдавать английский, математику и логистику. Я была в ужасе, потому что естественно, за 4 года я забыла математику, мне за три месяца нужно было заново его учить. Я помню, что закрылась с учителем на все лето и выучила заново всю эту математику.

О.БЫЧКОВА: И сдала? А ты где училась?

С.ШЕВАРДНАДЗЕ: Я училась в Бостоне на бакалавриат, а потом уже «мастерс» я делала в «Нью-Йорке». Но для меня математика был ужас и кошмар.

О.БЫЧКОВА: Человек, который учился в Москве в школе с соответствующим уклоном, он математику сдает спокойно. Потому что уж чему-чему, а математике у нас еще пока, к счастью, учат неплохо.

С.АЛЕКСАШЕНКО: Математике у нас учат замечательно по сравнению со всем миром. Математика в школах у нас очень сильная.

О.БЫЧКОВА: Это правда. До сих пор это сохраняется, слава богу. Но тебе, Софико, не повезло.

С.ШЕВАРДНАДЗЕ: Я не в русской школе училась.

О.БЫЧКОВА: И что дальше? Вот вы сдали всю эту чертову кучу экзаменов в Москве. Это было весной?

С.АЛЕКСАШЕНКО: Весной, а американские экзамены я сдавал осенью. Их можно сдавать когда угодно, они проходят каждые два месяца, когда ты готов, тогда и сдаешь. Можно сдавать несколько раз.

О.БЫЧКОВА: То есть, если не получилось, можно улучшить результат. Вы с первого раза сдали?

С.АЛЕКСАШЕНКО: Я сдавал два раза. В первый раз я сдал хорошо, но подумал, что могу сдать намного лучше, когда попробовал. И второй раз действительно сдал гораздо лучше.

О.БЫЧКОВА: И что получилось дальше?

С.АЛЕКСАШЕНКО: дальше есть процесс подачи заявления в университет. Это все делается через интернет.

О.БЫЧКОВА: То есть, не надо никуда ехать. С.АЛЕКСАШЕНКО: на надо. Можно отсылать по почте, но удобнее через интернет. Там нужно написать эссе о себе, чем занимаешься во внеучебное время, каким спортом, какой общественной деятельностью, - очень много всего.

С.ШЕВАРДНАДЗЕ: Расскажи, что результаты экзаменов недостаточны для того, чтобы тебя приняли - обязательно надо написать про себя, показать себя каким-то лидером или заинтересованным в данном университете.

О.БЫЧКОВА: Чтобы они заинтересовались не только этим учеником как носителем табеля с оценками, но и просто как человеком с какими-то определенными качествами.

С.АЛЕКСАШЕНКО: Мне это очень хорошо объяснил мой профессор в Джорджтауне, на следующем примере: представьте себе – выпускник отличного университета в США, и идете работать в банк. Банк в первый год вам платит 65-70 тысяч долларов.

О.БЫЧКОВА: В год.

С.АЛЕКСАШЕНКО: В год. Теоретически человек может делать ту же самую работу за 40 тысяч. За что вам платят лишние 25-30 тысяч? – за потенциал лидера. За то, что они считают, что когда-нибудь вы сможете вырасти в компании и стать директором или управляющим.

О.БЫЧКОВА: Подняться на несколько ступенек.

С.АЛЕКСАШЕНКО: Да. И за что университеты любят? – за то, что они готовят будущих лидеров. Поэтому, когда они принимают студентов, они уже ищут будущих лидеров.

О.БЫЧКОВА: Короче говоря, они ищут людей с амбициями.

С.ШЕВАРДНАДЗЕ: Нет, именно лидеров. Причем, безотносительно, на какой факультет ты подаешь. Я училась на книнофакультете, и запросы одни и те же - они ищут лидеров, они хотят, чтобы ты получил «Оскара» обязательно, если ты у них учится. Они к этому стремятся, хотят, чтобы ты была в будущем Барбара Уолтерс в «прайм-тайм» на АВС, если ты учишься на журфаке. Они делают на тебя ставку.

О.БЫЧКОВА: То есть, если ты идешь с намерением тихо отсидеться в уголке в маленькой редакции, то это не очень хорошо.

С.АЛЕКСАШЕНКО: Да, они к этому нехорошо относятся. И самое главное - тяжело проверять школьников, какими они будут лидерами. Поэтому они смотрят несколько показателей – у них есть офис, который проверяет все заявления, и они смотрят, в каких студенческих организациях вы участвовали. Если вы были где-то лидером, президентом кружка, студенческого клуба – это очень важно. Еще лучше, если вы что-то создали, если вы у себя в школе организовали кружок, то это вам пойдет невероятный плюс.

О.БЫЧКОВА: Сразу прибавляют баллов. А это только американская заморочка?

С.ШЕВАРДНАДЗЕ: Да.

С.АЛЕКСАШЕНКО: Да.

О.БЫЧКОВА: В Европе не так?

С.ШЕВАРДНАДЗЕ: Нет.

С.АЛЕКСАШЕНКО: Меня школа заставила подать заявление в английский университет, и я все заявление закончил за 5 минут, потому что мне это было неинтересно. По баллам мне предлагали стипендии, зачислить сразу на второй курс - то есть, им практически неважно, что ты пишешь в эссе.

С.ШЕВАРДНАДЗЕ: Ты проходил собеседование?

С.АЛЕКСАШЕНКО: да, в Гарвард и Джорджтаун. В Гарвард я проходил собеседование в штате Колорадо, где мы катались зимой на лыжах. Там оказался выпускник Гарварда, который сказал, что проведет со мной интервью. Оказался очень добрый человек, хотел мне помочь, приглашал к себе на работу после выпуска из университета. Но он мне сказал, что поскольку он уже выпустился лет 30 назад, сейчас стандарты поступления стали намного строже, и даже он неуверен, поступил бы он сейчас, или нет.

С.ШЕВАРДНАДЗЕ: А с чем связано, что стандарты для поступления стали строже, не объяснил?

С.АЛЕКСАШЕНКО: Глобализация. Больше людей стали подавать заявления. И поскольку можно стало подавать через интернет, намного больше людей из Калифорнии подают заявления в Нью-Йорк, и наоборот.

О.БЫЧКОВА: Из Калифорнии в Нью-Йорк – это ладно. Но там еще стоит толпа китайцев, толпа русских, толпа бывшего СССР. Там стоит огромное количество народа из всех стран. И когда люди жалуются на высокий конкурс при поступлении в МГУ или МГИМО, в действительности это детский сад по сравнению с тем, что происходит в США, Англии и Франции.

С.ШЕВАРДНАДЗЕ: Особенно для таких, как Сережа – потому что там есть определенная квота на иностранцев.

С.АЛЕКСАШЕНКО: Это правда.

О.БЫЧКОВА: Но очередь, которая стоит до этой квоты, не поддается исчислению и фактически человек, который собирается туда идти поступать, конкурирует с целым миром, с огромным количеством людей из всех стран.

С.ШЕВАРДНАДЗЕ: Другое дело, что в США куча хороших университетов, а у нас один МГУ, поэтому все идут в МГУ.

С.АЛЕКСАШЕНКО: Я вам больше скажу - даже США не самая конкурентная страна. Самая конкурентная страна по университетам - Индия. Там в один год из школы могут выпустить 20 млн. человек, и в лучшую программу технической страны пускают 50. Вы себе представляете, какой конкурс. И все хотят попасть в индийские институты технологий, потому что в Индии знают, что если ты туда попал, то у тебя будет хорошая жизнь.

О.БЫЧКОВА: И иностранцы тоже туда едут с удовольствием?

С.АЛЕКСАШЕНКО: В Индию практически нет.

О.БЫЧКОВА: А почему? Там же английский.

С.АЛЕКСАШЕНКО: Не знаю, как-то не стало популярным. Иностранцы привыкли, что хорошее образование в США и Европе.

С.ШЕВАРДНАДЗЕ: И социальные условия несравнимы в Индии США. Потом, в США есть перспектива там остаться, жить и работать, стать гражданином, - никто не отменял «американскую мечту», она на самом деле существует.

О.БЫЧКОВА: Если не остаться в США, то конечно. Имея диплом американского университета, перед человеком открывается очень много разных возможностей в любых странах.

С.ШЕВАРДНАДЗЕ: Нужно сказать, что Джорджтаун – один из лучших университетов США. И тот факультет, на котором учится Сережа - лидерство - это очень круто. Сколько человек было на одно место, когда ты поступал.

С.АЛЕКСАШЕНКО: Тут надо вернуться к моим школьным годам. Я подал заявление, и меня не взяли в лучшие университеты, Гарвард и Стэнфорд. И я пошел в маленький университет на два года в США и потом перевелся в Джорджтаун.

О.БЫЧКОВА: Тут надо опять объяснить систему, она заключается в том, что в принципе, любой человек с любыми, даже не очень хорошими результатами экзаменов, может найти себе университет.

С.АЛЕКСАШЕНКО: Да, в США очень много университетов.

О.БЫЧКОВА: Университетов много, разница только в рейтинге. То есть, чем лучше у поступающего баллы и совокупность экзаменов, эссе и прочего, тем на лучший в рейтинге университет он может рассчитывать. Но в принципе, имея даже не очень хорошие результаты, все равно можно найти себе адекватное место. С.АЛЕКСАШЕНКО: Конечно. На самом деле, для 95% университетов только баллы имеют значение. Но для 5% лучших уже важно эссе, лидерство, и все остальное.

О.БЫЧКОВА: А баллы должны быть самые лучшие.

С.АЛЕКСАШЕНКО: Да. В Джорджтауне на первый курс 30% тех, кто поступает, номер один – выпуски из школ. А школы выпускают тысячи человек за год.

С.ШЕВАРДНАДЗЕ: 5% самых элитных университетов – почему они элитные? - потому что плата за образование практически та же самая, что в не очень рейтинговых, плюс-минус 5 тысяч долларов. Но стандартно - 35-40 тысяч в год. Но когда эти 5% принимают тебя в свой круг, они тебе в течение этих 4 лет учебы обеспечивают такое количество знакомств, социальных сетей, - то есть, ты обязательно должен идти стажироваться по профилю, ты должен знакомиться с кем-то, должен работать. Тебе не зачтут и не поставят отметку, если ты 2-3 раза не проходил разные стажи. И разница в том, что когда ты выходишь из элитного университета, ты уже знаешь такое количество людей, у тебя столько контактов и мест, где ты можешь работать, что именно за это они и называются элитными. Такого ты не получаешь в менее рейтинговых университетах.

С.АЛЕКСАШЕНКО: Плюс гости, которые приходят в университет. У нас в университете выступает Обама, Бернанке, к нам приезжают главы других государств, и на все это студенты могут ходить, слушать, знакомиться. Ну, с Обамой нельзя, но со всеми остальными можно.

С.ШЕВАРДНАДЗЕ: Перестанет быть президентом – потом можно будет.

О.БЫЧКОВА: Значит, вы решили, что должны улучшить свои возможности – поступили в достаточно скромный университет. Где это было?

С.АЛЕКСАШЕНКО: Это штат Виржиния. У меня был выбор: либо ехать в хороший университет в Англию, или в средний в США. Я решил все-таки попробовать в США. Два года я там работал, получал очень хорошие оценки, публиковал научную работу. Я там учился на программиста. Но в США специальность не имеет очень сильное влияние на то, какие классы ты можешь брать. Пока ты учишься на программиста, ты можешь брать восточные религии, международные отношения. Пока ты учишься на менеджера, ты можешь брать греческие трагедии.

С.ШЕВАРДНАДЗЕ: У тебя может быть даже и вторая специальность, может быть и третья – если у тебя на это есть время и желание.

О.БЫЧКОВА: То есть, у тебя есть длинный список предметов на выбор, и можно ставить галки и выбирать. Сколько штук можно выбрать?

С.АЛЕКСАШЕНКО: Каждый семестр, половина учебного года, ты берешь по 5 предметов приблизительно. Можно брать больше или меньше, но обычно берут 5.

О.БЫЧКОВА: Пять это оптимально по загрузке.

С.ШЕВАРДНАДЗЕ: Но там тоже есть обязательные предметы, которые ты вынужден брать. О.БЫЧКОВА: Из 5 какие обязательны?

С.АЛЕКСАШЕНКО: Каждый семестр по-разному. Бывает 5 обязательных, бывает два. Ты сам можешь выбирать. Можно все обязательные предметы взять за два семестра, а потом учиться, чему нравиться.

О.БЫЧКОВА: Потом оттягиваться на греческих трагедиях.

С.АЛЕКСАШЕНКО: Знаете, греческие трагедии – это посложнее всей бизнес-школы. Оттягиваться там тяжело.

О.БЫЧКОВА: Это правда. Это я зря сказала.

С.АЛЕКСАШЕНКО: Но есть университеты, где нет обязательных предметов в принципе – «либерал артс колледжес», о них иностранцы практически не знают, но между тем, очень хорошие университеты и я всем советую, кто собирается поступать, рассматривать эти варианты – это университеты, в которые стоит идти, если ты не до конца уверен, чем ты хочешь заниматься после него. Там тебя учат очень широкому спектру, расширяют кругозор, и я считаю, что это очень полезно.

С.ШЕВАРДНАДЗЕ: Но эти университеты больше ориентированы на искусство.

С.АЛЕКСАШЕНКО: Нет, не обязательно. Стив Джобс учился в таком университете – «Уит Колледж». Правда, он из него ушел.

О.БЫЧКОВА: Насколько я понимаю, у него там было не очень успешно.

С.АЛЕКСАШЕНКО: да, он ушел на 2-3 курсе, но много американцев уходят из университета, не закончив его - Билл Гейтс, Стив Джобс.

С.ШЕВАРДНАДЗЕ: Им просто это уже не нужно было – они выдумали такую штуку, что им не нужно было заканчивать университет.

С.АЛЕКСАШЕНКО: На самом деле это неправда – Стив Джобс, когда ушел из университета, собирал бутылки и сдавал их, чтобы получить деньги.

С.ШЕВАРДНАДЗЕ: А Цуккерберг? Он же тоже не закончил.

С.АЛЕКСАШЕНКО: Тоже не закончил, да.

О.БЫЧКОВА: Ну, это отдельные случаи. Если нас сейчас слушают подрастающие дети, то мы им должны дидактически сказать, что на это ориентироваться не надо. Потому что Стив Джобс один на миллион, а вообще нужно стремиться к тому, чтобы закончить университет и получить правильное образование. Как мать я обязана была это произнести.

С.ШЕВАРДНАДЗЕ: Хотя пример Стив Джоба тоже неплохой для детей. О.БЫЧКОВА: А почему вы там проучились именно два года? С.АЛЕКСАШЕНКО: В США так принято - большинство людей переводятся после 2 лет. Там очень часто переводятся из университета в университет, намного чаще, чем в России – это абсолютно нормальная практика. И обычно - после 2 курса.

О.БЫЧКОВА: То есть когда у человека появилось понимание личных целей и задач, он понял, что он хочет, определился и пошел искать.

С.АЛЕКСАШЕНКО: Да. Плюс есть такой тип университетов - «комьюнити колледжис» - это местные университеты, где чаще всего учатся только два года и потом идут получать диплом в другой университет, побольше. И как правило, у них есть договоренности, если ты учишься и получаешь средний балл 3.5 из 4, то тебя автоматически после второго курса зачисляют в университет получше.

С.ШЕВАРДНАДЗЕ: То, что Сергей отучился два года и перешел в Джорджтаун означает, что у любого человека есть возможность попасть в тот же самый Гарвард.

С.АЛЕКСАШЕНКО: Есть университеты, которые не принимают переводящихся студентов - Принстон. А с Гарвардом мне не повезло – он не принимал переводящихся студентов три года, потому что они перестраивали общежитие и просто не было места для студентов. Поэтому я пролетел с Гарвардом.

С.ШЕВАРДНАДЗЕ: Но в принципе, если ты не попал в университет своей мечты с первого раза, у тебя есть абсолютная возможность отучиться два года в другом университете и потом постараться и заполучить диплом Джорджтауна, например.

О.БЫЧКОВА: То есть, если упрешься рогом, то добьешься все-таки – шанс такой есть.

С.АЛЕКСАШЕНКО: Да. Но это было тяжело. У меня были идеальные оценки, но мне пришлось стать президентом клуба экономики финансов в университете, опубликовать научную работу, что студенты редко делают - то есть, это большой труд, это тяжело.

С.ШЕВАРДНАДЗЕ: Но труд вознагражден теперь.

О.БЫЧКОВА: Делаем перерыв и продолжим наш разговор.

НОВОСТИ

О.БЫЧКОВА: Продолжаем программу. Наш гость – Сергей Алексашенко, и пользуясь счастливой случайностью, что мы заполучили американского студента, мы препарируем американскую образовательную систему. Вопросы задают. Рита: «Слушатели будут злобствовать» - ну, что ж поделаешь – пусть злобствуют. «Что вас поразило и удивило в американском высшем образовании» Дмитрий. С другой стороны, вам сравнивать не с чем – вы же не учились в московском вузе.

С.АЛЕКСАШЕНКО: В российском вузе я не учился. Но время от времени ходил на лекции в российские вузы с одноклассниками просто так, посмотреть. Что меня больше всего приятно порадовало – то, насколько горят глаза у студентов. Все студенты очень страстно относятся ко всему, что делают.

О.БЫЧКОВА: Заинтересовано. С.АЛЕКСАШЕНКО: Да. Причем, абсолютно в разных сферах. Одна подруга у меня в американской олимпийской команде, одна ездит в Африку каждый год строить там деревню и учить английскому языку. Но все, чем они занимаются – они очень в это вовлечены, хотят добиться успеха и рады об этом рассказывать Всегда приятно слушать людей, которые рассказывают о чем-то, чем они увлечены.

С.ШЕВАРДНАДЗЕ: Расскажи об отношении учителей к студентам – это тоже очень отличается от того, как это происходит у нас.

С.АЛЕКСАШЕНКО: Это правда. Учителя к студентам относятся замечательно, общаются с ними абсолютно на равных, стараются помогать. У меня профессора регулярно мне присылают е-мейлы, что есть возможность устроиться на работу тут – не хочешь сходить, мы тебя порекомендуем. Или: я прочитал отличную книжку, думаю, тебе будет полезно – почитай. Такой контакт помогает, и эти связи на всю жизнь. Нам профессора рассказывают истории про своих профессоров, что они с ними до сих пор общаются - видимо, я тоже со своими буду общаться долго.

С.ШЕВАРДНАДЗЕ: И абсолютно изумительно – когда ты говоришь про американское образование, люди зажмуриваются – ну, это стоит денег. Но ровно потому, что это стоит денег, ты туда идешь, чтобы не дурака валять, а именно учиться. И все на равных условиях. Там нет такого: «дочка того-то, сын того-то» - все равны.

О.БЫЧКОВА: И это связано с тем, что для того, чтобы поступить, нужно хорошо сдать экзамены, и предъявить все, о чем рассказывал Сергей, и конечно, заплатить.

С.АЛЕКСАШЕНКО: Есть еще одна вещь - спорт. Спорт это невероятно большая вещь в американских университетах. Можно поступить, если ты отличный спортсмен, практически в любой университет, независимо от того, какие у тебя оценки, по большому счету. Потому что спорт это то, что приносит деньги университетам. Соревнование колледжей в США это очень большие соревнования, их смотрят миллионы людей по все стране. Потому что у них есть закон, что спортсмены не могут идти из школы сразу в профессиональные турниры. То есть, молодые профессиональные спортсмены сначала играют за университеты.

О.БЫЧКОВА: А каким образом это приносит деньги университетам?

С.АЛЕКСАШЕНКО: Популярность. Покупают билеты, права на трансляцию матчей у университетов, реклама.

С.ШЕВАРДНАДЗЕ: Все звезды американского футбола и бейсбола выходцы из хороших университетов – они там находятся на специальной стипендии спортсменов, потому что они такие талантливые спортсмены, они платят гораздо меньше, или вообще не платят за счет этого. Это престиж университета - что их университет закончила такая звезда спорта – в США все помешаны на спорте, это самый большой бизнес в США.

О.БЫЧКОВА: А это справедливо? Человек учится на экономическом факультете, при этом забивает на экономику, а все рады, что он быстро бегает.

С.АЛЕКСАШЕНКО: Нет, так можно в некоторых университетах, для которых спорт важнее, чем образование. Но в университетах, которые лучшие в рейтинге именно по образованию, там так нельзя. У меня есть знакомый, который поступил в нашу баскетбольную команду, а она одна из лучших в стране. Но он плохо учился и его после 1 курса выгнали.

О.БЫЧКОВА: несмотря на спортивные достижения?

С.АЛЕКСАШЕНКО: несмотря на то, что он отличный спортсмен.

С.ШЕВАРДНАДЗЕ: Но если не говорить о лучших университетах, то они дают возможность людям, у которых нет денег учиться и заниматься спортом, стать звездой спорта. То есть, тут не угадаешь, что лучше – будущий экономист или звезда спорта.

С.АЛЕКСАШЕНКО: И касательно платы за образование.

О.БЫЧКОВА: Тут много вопросов на эту тему - по поводу платы. Инна: «Плата в 35-40 тысяч за год далеко не везде. Есть университеты в Беркли, например, где образование много дешевле».

С.АЛЕКСАШЕНКО: Это правда, образование стоит везде по-разному, но обычно довольно много. Вместе с тем, всегда у талантливых студентов есть способ учиться, даже если их семья не обладает никакими ресурсами – это стипендии, кредиты на образование, работа в университете. И, в конце концов, если ты поступаешь в Гарвард, но тебе там не дают стипендию, то это означает, что ты можешь поступить в университет в Вирджинии, где будешь учиться бесплатно, который тоже входит в двадцатку университетов США. И более того, как говорят компании, когда набирают на работу выпускников, предпочитают лучшего в университете Вирджинии, чем среднего из Гарварда.

О.БЫЧКОВА: А почему – бесплатно?

С.АЛЕКСАШЕНКО: Потому что университет Вирджинии хочет, чтобы в нем учились такие люди, которые могут учиться в Гарварде. Поэтому он им бесплатно предлагает образование.

О.БЫЧКОВА: то есть, там есть какое-то количество мест для бесплатного образования?

С.АЛЕКСАШЕНКО: у них выделено количество денег на стипендии. И дальше они их распределяют. Некоторые – тем, кто не может платить за образование, а некоторые - за достоинства. То есть, даже если у тебя есть деньги, но ты лучший студент, можешь учиться бесплатно.

С.ШЕВАРДНАДЗЕ: Но это очень сложно. Речь идет о единицах. Очень сложно вообще попасть в такую программу.

О.БЫЧКОВА: То есть, нужно иметь реальные способности и еще при этом их очевидно продемонстрировать.

С.АЛЕКСАШЕНКО: Да. И иногда это доходит, наверное, до абсурдных для наших слушателей высот – есть университеты, которые платят лучшим студентам, чтобы они там учились. Так что если ты достаточно хороший студент, то университет может подумать, что все остальные студенты выиграют, если такой человек будет учиться в университете, и ты будешь даже получать какие-то деньги просто за то, что ты там учишься.

С.ШЕВАРДНАДЗЕ: Но опять же - это единицы.

С.АЛЕКСАШЕНКО: Да, это совсем редко.

О.БЫЧКОВА: Те единицы, которые в юном возрасте демонстрируют задатки Стивов Джобсов, предположим. А что значит – работать в университете?

С.АЛЕКСАШЕНКО: Можно работать на университетов - в общежитии, в библиотеке, или можно работать на студенческие организации. В университетах есть студенческая корпорация – это организация, которая управляется студентами, принадлежит университету, и помогает студентам. Она управляет магазинами в университете, помогает студентам, когда они уезжают на лето, хранить вещи, организует разные концерты. Там работают только студенты и предоставляют свои услуги по очень дешевым ценам, потому что они не для прибыли работают, а для того, чтобы помогать студентам.

О.БЫЧКОВА: Наконец, пошли вопросы - я рада, потому что до этого шло всякое занудное брюзжание. «Можно ли поступать в 28 лет?»

С.АЛЕКСАШЕНКО: Конечно, можно. Можно поступать в любом возрасте, можно поступать, если ты уже закончил в другой стране университет - просто даже на «континион эдьюкейшен» - продолжение образование.

О.БЫЧКОВА: В любом возрасте?

С.ШЕВАРДНАДЗЕ: И в 40 можно.

О.БЫЧКОВА: И в 78?

С.АЛЕКСАШЕНКО: 78 я не видел, но я видел человека в университете – ему за 60.

О.БЫЧКОВА: Прямо рядом с вами ходит такой дедушка?

С.ШЕВАРДНАДЗЕ: Да, я тоже видела.

О.БЫЧКОВА: И они ходят на то, что у нас называется «дневное отделение»? С.АЛЕКСАШЕНКО: Там нет такого понятия, как «дневное отделение». Там каждый студент выбирает себе расписание сам. Я абсолютно не утренний человек, поэтому выбрал себе расписание так, что у меня занятия начинаются не раньше 12 часов или часа дня.

С.ШЕВАРДНАДЗЕ: Но зато это может длиться до 12 ночи.

С.АЛЕКСАШЕНКО: Да. Был у меня класс «бухучет» - с 8 до 9.30 вечера, половина класса засыпала – было тяжело учиться.

С.ШЕВАРДНАДЗЕ: Но надо еще сказать, что дедушка, который учился у меня в классе философии, это был человек, который был уже на пенсии – ему просто заново захотелось для себя получить диплом.

О.БЫЧКОВА: Классно.

С.ШЕВАРДНАДЗЕ: Очень классно. И никто не считал его странным, мы с ним все общались. Вот та свобода внутренняя, которую тебе дает американский университет, - что все равны, - безотносительно возраста, религии, национальности, - это изумительный мир, когда ты туда попадаешь и насколько правильно тебе ставят мозг сами учителя. Помимо того, они учат, что мы так должны жить всегда - как в университете - все общаться на равных. У меня было строго – если у меня было три прогула без причины, мне просто не ставили зачет. Какие бы у меня ни были хорошие оценки до этого, если я три раза прогуливала в один семестр, тебе не ставят зачет.

О.БЫЧКОВА: И что дальше?

С.ШЕВАРДНАДЗЕ: Ничего - «сейл» - значит, тебе ставят двойку, значит, ты не прошел этот курс. И дальше они тебя одновременно учат, несмотря на то, что ты платишь деньги, быть очень ответственным, и с другой стороны, абсолютно свободным. И этот симбиоз выливается во что-то потрясающее после того, как ты заканчиваешь американский университет. О.БЫЧКОВА: Ты прогуливала?

С.ШЕВАРДНАДЗЕ: Первый курс у меня был тяжелый, а потом у меня стипендия была. О.БЫЧКОВА: Сережа прогуливал? С.АЛЕКСАШЕНКО: Очень редко. Но поскольку нас много международных студентов, университет с пониманием относится к уважительным причинам - например, у девушки арестовали оцта в Венесуэле как политического заключенного – естественно, она улетела, ей разрешили не сдавать экзамены.

О.БЫЧКОВА: Безусловно, это немножко уважительная причина. С.АЛЕКСАШЕНКО: да. Но есть случаи, когда девушка в олимпийской команде не осталась на церемонию закрытия игр, чтобы успеть на лекцию - доходит до такого.

О.БЫЧКОВА: «Смотрят ли на оценки в российских дипломах, и что делать, если есть тройки?» С.АЛЕКСАШЕНКО: на оценки в российских дипломах смотрят, но это не очень важно. Намного важнее американские экзамены. Главное – рассказать о себе историю, представить свою историю, что ты студент, что очень мотивирован. Они любят, что вы в эссе пишете, что именно вас мотивировало, чтобы поехать в США – какое-то событие, книга или чья-то речь. Никогда не бывает так, что невозможно поступить из-за чего-то. Если есть другие факторы, которые вам в плюс, то поступить всегда можно.

О.БЫЧКОВА: Артем из Омска: «Сколько времени уходит на сон?» Как у вас с режимчиком дня обстоит?

С.АЛЕКСАШЕНКО: У меня более или менее хорошо – я сплю по 8 часов, и очень этим доволен. Но есть студенты, которые учатся невероятно много, день и ночь, практически не спят, никогда никуда не ходят. Я стараюсь воспользоваться тем, что дает Вашингтон – ходить по музеям, на выступления иностранных дипломатов, гостей, которые приезжают в университет. Но есть студенты, которые учатся днями и ночами, которые во время экзаменов могут не спать днями. Наверное, стоит рассказать, что в США практически всегда твоя оценка по предмету зависит не только от экзамена, но и от того, что ты делаешь в течение семестра – нужно сдавать много работ. Экзамен может дать тебе 30% от оценки. Один раз только я слышал историю, что преподаватель разрешил или сдавать все работы, или сдавать экзамен – выбирай, что хочешь. Но поскольку работы много в течение семестра, то многие очень мало спят и много работают.

С.ШЕВАРДНАДЗЕ: Практически каждую неделю или две нужно писать разные исследования, делать много презентаций.

С.АЛЕКСАШЕНКО: У них есть норма – на каждый час, который ты проводишь в аудитории, слушая преподавателя, ты должен приблизительно три часа работать самостоятельно. Многие работают намного больше. И еще важно - все университеты стараются поддерживать связь со своими выпускниками. У меня есть много знакомых, которые работают на университет - звонят выпускникам, берут у них интервью, узнают, кто, чем занимается.

О.БЫЧКОВА: Чтобы что дальше? С.АЛЕКСАШЕНКО: Чтобы они поддерживали контакт с университетом. Теоретически очень часто они могут пожертвовать деньги - это одна из целей этих интервью. Но и просто интересно – они говорят, что эта связь через поколение помогает молодым студентам. Например, у меня подруги брали интервью у женщины, которая училась в нашем университете 60 лет назад, она была одной из первых женщин, которая училась в университете, потому что университет иезуитский, и она рассказывает, что за 4 года она ни разу не открыла дверь и ни разу не купила сама себе обед, и когда она вышла из университета, для нее был большой шок, что иногда надо покупать себе обеды.

О.БЫЧКОВА: Но это было давно.

С.ШЕВАРДНАДЗЕ: И интересно, как выпускники потом по жизни помогают, все в контакте. То есть, ты можешь не очень дружить, но когда ты заканчиваешь университет - это как закрытая каста, в хорошем понимании этого слова – где бы вы ни были, в разных уголках мира, вы все равно будете друг другу помогать.

С.АЛЕКСАШЕНКО: Да. Я могу написать любому выпускнику нашего университета, возможно, кроме Билла и Хиллари Клинтон, сказать, - хотел бы с вами посоветоваться, и они будут рады со мной встретиться. Более того, даже студентов в США очень любят. Я брал класс предпринимательства, и по нему мы должны были взять интервью у трех предпринимателей. Я писал е-мейлы людям, которые управляют компаниями с оборотами в сотни миллионов долларов, писал: «Здравствуйте, я студент, для такого-то класса мне нужно взять интервью - вы не найдете 10 минут, или час, встретиться со мной и поговорить?» - 100% ответили положительно - конечно, приезжай, поможем, расскажем. Некоторые потом зовут на работу.

С.ШЕВАРДНАДЗЕ: Можешь себе представить, если кто-то из МГУ напишет так Абрамовичу?

О.БЫЧКОВА: Могу. В принципе, мне не кажется это удивительным. Другое дело, что есть такой как бы общественный договор, система по умолчанию, когда все считают, что так должно быть, и никак иначе. Инна напоминает, что студенты из малообеспеченных семей не платят за образование, - да, есть такая позиция. «Отличаются ли канадские университеты от американских?»

С.АЛЕКСАШЕНКО: Отличаются. Но, по-моему, система образования похожа скорее на США, чем на Англию. Я точно знаю, что ни принимают европейские вступительные экзамены, принимают студентов только по результатам экзаменов. Но, по-моему, система образования похожа на американскую.

С.ШЕВАРДНАДЗЕ: да, там прием студентов связан степ, что если вы говорите по-французски так же хорошо, как и по-английски, это плюс. Потому что страна двуязычная.

О.БЫЧКОВА: Гази Магомед: «Как проходит социализация иностранных студентов в США. В частности, россиян?»

С.АЛЕКСАШЕНКО: Очень просто. Там никогда не высказывают никаких отрицательных эмоций к иностранцам. Наоборот, если знают, что человек из другой страны, то, скорее всего, у него есть интересные истории, которые он может рассказать, можно просто узнать о другой культуре. Поэтому все очень любят общаться с иностранцами. Конечно, люди часто общаются с эмигрантами из своей страны.

О.БЫЧКОВА: Себе подобными.

С.АЛЕКСАШЕНКО: да. Я процентов 10 времени общаюсь с русскими, 25-30% с европейцами, а остальное время - американцы, латиноамериканцы, индусы.

С.ШЕВАРДНАДЗЕ: Много русских в Джорджтауне?

С.АЛЕКСАШЕНКО: Очень мало. Из людей, которые заканчивали русскую школу, я один, человек 10-20, у которых родители уехали в США, учились в США, поступили в университет, но говорят по-русски.

О.БЫЧКОВА: Российского происхождения американцы. Китайцев много, наверное.

С.АЛЕКСАШЕНКО: У нас не очень. У нас много европейцев, латианоамерикацнев, с Ближнего Востока много - есть отделение университета в Катаре, которое занимается международными отношениями – оттуда много приезжают.

О.БЫЧКОВА: Мой брат, который закончил Гарвард и преподает, объяснял, что американский профессор типичный – это российский парень, который учит китайских студентов. С.АЛЕКСАШЕНКО: Это шутка. Конечно, студентов из Китая много, но не так много, как может показаться. Намного больше азиатских студентов в Калифорнии. В Стэнфорде, как я слышал, 60% студентов азиаты, или американцы азиатского происхождения.

С.ШЕВАРДНАДЗЕ: У нас было очень много людей из Латинской Америки, турок, из Саудовской Аравии. В Бостоне более 60 университетов, и я помню, что он был самым интернациональным университетским городом в США. В Нью-Йорке было меньше иностранцев.

О.БЫЧКОВА: Человек пишет, что он бесплатно учился в Нью-Джерси. Таня из Питера: «Есть ли для преподавателя обязательное содержание курса и обязательный учебник?»

С.АЛЕКСАШЕНКО: Нет. Каждый преподаватель выбирает учебник, по которому учит, каждый преподаватель выбирает, чему он хочет преподавать в рамках курса. Более того, он может сказать, что хочет преподавать предмет, которого вообще в университете не существует. Поговорит со студентами, и если такой предмет нравится, то его запустят. Другое дело, что в конце каждого года студенты оценивают своих преподавателей, оценивают курсы. И если программа курса не нравится, то ее могут попросить поменять.

С.ШЕВАРДНАДЗЕ: Девальвация. Я помню формы, которые раздают после экзамена – там порядка 10 вопросов, типа – как вам нравилось отношение к вам, книги, задания - до деталей. И ты оцениваешь: очень плохо, плохо, нормально, хорошо, очень хорошо, блестяще - так ты оцениваешь своих учителей. Но это очень серьезная вещь – они действительно волнуются.

О.БЫЧКОВА: Рита беспокоится, как организован быт студентов и сложно ли жить вдали от дома?

С.АЛЕКСАШЕНКО: Жить вдали от дома несложно, - ко всему привыкаешь. Если есть хороший язык. Без хорошего языка много тяжелее.

О.БЫЧКОВА: Как может быть плохой язык, если ты учишься на этом языке?

С.АЛЕКСАШЕНКО: Знаете, у меня очень много знакомых русских иммигрантов, которые учатся в США, но говорят по-английски все равно не очень хорошо.

О.БЫЧКОВА: Как им это удается? С.АЛЕКСАШЕНКО: Они в основном общаются с русскими. В каждом большом городе есть сообщество иммигрантов.

О.БЫЧКОВА: Община.

С.АЛЕКСАШЕНКО: Диаспора.

О.БЫЧКОВА: Роман из Чикаго: «А еще в американских школах и институтах нельзя списывать». Это правда, или реально?

С.ШЕВАРДНАДЗЕ: Да ты что - плагиат, и тебя сразу увольняют за плагиат.

С.АЛЕКСАШЕНКО: да, очень строго. Студенты об этом даже никогда не думают, несмотря на сложные и большие работы. Это нельзя.

С.ШЕВАРДНАДЗЕ: Не то, что списывать – нам надо было написать огромное сочинение, и один из студентов написал какую-то мысль, которую он увидел в интернете, и учитель узнал про этого - его выгнали.

О.БЫЧКОВА: Ольга: «Я училась в американском университете, когда мне было 53-54 года. Кстати, очень помогло вылезти здесь из нищеты. Кроме того, у нас на курсе был еще один канадец примерно того же возраста». Вячеслав из Новокузнецка пишет, что самое главное – «зеленые бумажки» - важны, никто не спорит. Но еще важны маленькие серые клеточки.

С.АЛЕКСАШЕНКО: Это правда. Серые клетки главное. В США учиться очень интересно, всем рекомендую пробовать.

О.БЫЧКОВА: По крайней мере, не надо думать, что этот вариант закрыт для всех, в том числе, для вас - наверняка это не так. Сергей Алексашенко, студент университета Джорджтауна был с нами в эфире. Было очень интересно.

С.АЛЕКСАШЕНКО: Спасибо, что пригласили.

[dyna]

Лайза Пикард вторник, 21 июня 2011

Викторианский Лондон

В издательстве Ольги Морозовой вышла книга Лайзы Пикард «Викторианский Лондон». В ней в живой и остроумной манере описывается повседневная жизнь Лондона в наиболее интересный и неоднозначный период истории Великобритании. Читатель познакомится с любопытными подробностями, взятыми из дневников обычных лондонцев и публикующимися впервые. Здесь истории самых разных вещей и явлений — от зонтиков, почтовых ящиков и унитазов до возникновения левостороннего движения и строительства метро. «Частный корреспондент» публикует главу из книги, любезно предоставленную издательством.

Проза жизни

Во времена римлян Лондон был крепостью с толстыми стенами, стоявшей на берегу Темзы и занимавшей площадь около одной квадратной мили.

Эти стены дожили до восемнадцатого века, но Лондон вырвался из них давным-давно, словно растолстевшая дама из корсета. После Великого пожара 1666 года многие лондонцы предпочли тесным кварталам старой «квадратной мили» новые поселения за стенами города. Хотя банкиры и купцы остались в Сити, высший свет переместился на запад. За Сент-Джеймс-сквер выросла Белгрейвия. Зелёные поля отступали всё дальше от центра Лондона.

Римляне, по меньшей мере, знали, что они называют Лондиниумом. С тех пор определить границы столицы Англии становилось всё труднее. В «Путеводителе по Лондону», опубликованном в 1849 году, сообщается, что периметр города «составляет около тридцати миль». В сентябре 1850 года неутомимый исследователь Лондона Генри Мейхью взял в качестве предмета рассмотрения Столичный полицейский округ: пятнадцать миль окружности с центром в Чаринг-Кроссе и некоторыми приходами, лежавшими за пределами аккуратно начерченного круга. Он подсчитал, что на этой территории находилось 315 приходов, 3686 миль улиц, 365 520 необитаемых домов, 13 692 населённых дома и 5754 строящихся. Но даже он заметил: «трудно сказать, где начинается и кончается столица». Наверняка было известно то, что длина Темзы в пределах Лондона, от Хаммерсмита до Вулиджа, составляет 20 миль. От Холлоуэя на севере до Камберуэлла на юге было 12 миль. От Боу на востоке до Хаммерсмита на западе — 14.

В 1862 году Мейхью — снова он — подсчитал плотность лондонской застройки, приход за приходом. Средняя плотность для Лондона равнялась 4,1 дома на акр, но эта величина сильно колебалась. В Кенсингтоне, с его 7374 акрами, на один акр приходилось 2,5 дома. В Хампстеде (2252 акра) — всего 0,8.

В приходе Св. Луки в центральном Лондоне застройка была самой плотной — 30 домов на акр.

Свою экскурсию по Лондону городских легенд уместно начать с печально известной тюрьмы Ньюгейт. Располагавшееся в центре Сити, на перекрёстке Ньюгейт-стрит и Олд-Бейли, здание было не только прекрасным примером английского неоклассицизма работы архитектора Джорджа Данса младшего, но и символом печальной участи всех, преступающих закон. В полном соответствии со своим предназначением оно поражало массивным рустом, создававшим атмосферу мрачности и уныния. Хотя здание Данса не было оригинальным, именно оно отложилось в народной памяти; сама тюрьма функционировала аж с 1188 года.
Городские легенды. Часть I: Лондон

В 1851 году население Англии составляло около двадцати двух миллионов, из них 54% жили в городе, но эта цифра постепенно увеличивалась до 58% в 1861 году и 65% в 1871 году. Из них три с половиной миллиона проживало в Лондоне. Вторым по величине английским городом был Ливерпуль с населением более 395 000 человек, далее следовали Манчестер (338 000) и Бирмингем (265 000). С ними соперничал шотландский Глазго (375 000).

В современном мире церковные приходы давно утратили своё значение. Наблюдательный пешеход может иногда заметить на стенах старых зданий на уровне земли небольшой камень с двумя рядами инициалов, указывающих на ближайшие приходы. До викторианской эпохи приходы и их границы играли важную роль в жизни горожан, так как местное управление, — если оно вообще имелось, — организовывалось приходом. История многих лондонских приходов уходит корнями в одиннадцатый век, во времена, предшествующие норманнскому завоеванию. Это могло быть интересно для историка, но раздражало всякого, кто хотел переселиться в Лондон в девятнадцатом веке. С мучительными судорогами старая приходская система, подобно змее, меняла кожу, и появлялся новый сверкающий Лондон. Указом столичной полиции от 1829 года (продлён до 1839-го) крайне неэффективные приходские констебли были заменены наёмными полицейскими в форме, которые имели право действовать по всему городу — разумеется, за исключением Сити, настоявшем на сохранении собственных стражей порядка. Кроме того, была упразднена устаревшая Столичная компания по канализации — везде, кроме Сити, — и вместо неё создано Столичное управление городским хозяйством, наделённое правом требовать установления канализации независимо от приходских границ — что, вероятно, могло бы предотвратить Великое зловоние 1858 года. Другие функции передавались постепенно. Даже нумерация домов и названия улиц вошли в компетенцию центрального лондонского правительства.

Этот процесс продвигался медленно, отчасти из-за отказа Сити пролить свет — пусть даже в виде нового газового освещения — на свои внутренние дела, но к 1888 году Лондонский совет взял под своё управление весь город.

Гильдии лондонского Сити, обладавшие огромной властью в шестнадцатом веке, большей частью превратились в общественные или финансовые клубы, управлявшие своими немалыми владениями. Только Гильдия торговцев канцелярскими принадлежностями не допускала в свои ряды представителей других профессий. В другие гильдии можно было вступить за 105 фунтов и без предварительного обучения.

Компания перевозчиков людей и грузов по Темзе, строго говоря, не была настоящей гильдией, поскольку никогда не вводила для своих членов особой формы, однако в ней существовала эффективная система обучения, учитывающая особенности речной навигации, в том числе зыбучие пески.

*

Тогда как богачи купались в роскоши, бедняки, ютившиеся у них под носом, влачили жалкое существование. Рядом с Чансери-лейн, кварталом юристов, был переулок, где «ужасные, одноглазые, изуродованные оспой существа… недоверчиво глядят сквозь грязные, заклеенные бумагой окна.

Рахитичные дети копошатся в грязи. Пища, продающаяся в местных лавках, хуже требухи, которую бросают кошке…».

Поблизости, на Фулвудс-рентс, была воровская кухня, если идти «по дорожке, сквозь железную калитку, по узкому проходу, грязной старой лестнице, через грязный коридор… в большой старый подвал, [где были] мужчины и мальчики, человек пятнадцать, все воры».

Вокруг [Вестминстерского] аббатства есть много страшных дорог и тропинок. За Риджент-стрит и Оксфорд-стрит стоят ряды домов, где ютятся самые обездоленные жители Лондона. В Кенсингтоне, Белгрейвии, Уэстбурнии и Риджентс-парке, вдоль дороги на Шордитч, есть жуткие трущобы.

За рекой, в Бермондси, возле зловонных кожевенных фабрик, на Джейкобс-Айленде, стояли дома «с деревянными галереями и спальнями на сваях, нависшими над тёмной водой … Шаткие мостки… были перекинуты через канавы… [откуда брали] воду для питья и стирки [и сбрасывали экскременты]».

Однако часть той территории, которую мы сейчас называем Ист-Эндом, была не такой ужасной. В Бетнал-Грине семья из четырнадцати человек жила в трёхкомнатном «особняке», построенном в свободное время главой семейства и его отцом. Разумеется, там было тесно, но «как и в любом здешнем доме хозяева держали свиней, либо кур или уток, а иногда и всех сразу» — этот сельский налёт укреплял финансовое положение семьи. Другие районы тоже имели свои отличительные черты. Ткачи из Спитлфилдса, где шёлкоткачество пришло в упадок, издавна славились своей любовью к цветам, ещё в 1849 году в некоторых дворах «росли разноцветные георгины». В то время Савил-роу играла роль современной Харли-стрит, там жили известные врачи. В пригородах можно было встретить как богатые, обсаженные деревьями авеню (Сент-Джонс-Вуд, Клапам, Илинг и Кенсингтон), так и длинные двухэтажные террасы Хакни и Брикстона. И ещё: «Здесь в Лондоне, есть целый квартал, который называют ‘австралийским’, там живут люди, сделавшие состояние в Виктории или Мельбурне». К сожалению, автор не указал, где именно.

*

Новая столичная полиция быстро приобрела репутацию эффективной и неподкупной. Туда набирались мужчины не ниже 5 футов 8 дюймов ростом, физически крепкие и в основном грамотные. Они выделялись в толпе благодаря форме, а цилиндры из лакированной кожи, которые в 1860 году были заменены привычными шлемами, защищали их и придавали солидность. Каждый полицейский имел при себе дубинку, фонарь и трещотку — вроде тех, что мы слышим на футбольных матчах, — чтобы предупреждать коллег о преступниках. Они патрулировали свои участки со скоростью две с половиной мили в час, регулярно встречаясь с полисменом соседнего участка, проверяли, надёжно ли заперты двери, освещали тёмные углы, чтобы убедиться, что там нет воров или беспризорников. Они держались поближе к краю тротуара, чтобы им на голову не вылилось содержимое ночных горшков, опорожняемых с верхних этажей.

Полисмены не имели права утолять голод в пабах. В кармане у них лежал свёрток с едой, а жажду они утоляли из общественных питьевых фонтанов. (Возможно, так было в идеале, а в действительности стражи порядка не всегда оставались глухи к призыву гостеприимной поварихи перекусить у неё на кухне — к тому же, при этом они оставались в пределах своего участка). С появлением полиции число зарегистрированных преступлений резко снизилось. Возможно, благодаря мудрому решению сосредоточить внимание на преступлениях, представляющих опасность для людей и собственности, вместо того, чтобы гоняться за мальчишками, звонившими в двери или запускавшими волчки на улицах. Между шайками преступников, армией проституток и полицией сохранялось шаткое равновесие, которое устраивало обычных граждан, не считая адвентистов седьмого дня, яростно требовавших от полиции ужесточения законов, запрещавших воскресную торговлю и развлечения.

Полицейским полагалось быть готовыми к проявлению насилия. В один из вечеров инспектор полиции потребовал от проститутки по прозвищу Косая Бет не приставать к прохожим в Клапам-парке. «У неё был пропитанный хлороформом платок, она мгновенно прижала его к лицу инспектора, и тот моментально потерял способность к сопротивлению.

Потом она сняла с него часы и только собиралась улизнуть, как её задержали два сыщика, стоявшие в кустах, и доставили в участок». Однажды всего шесть полицейских усмирили толпу взбунтовавшихся ирландцев из Саффрон-хилла. Один из полицейских зарядил свой пистолет красным порошком и выстрелил в приближавшегося к нему «огромного детину».

Тот рухнул, и толпа, увидев его красное лицо, отступила при виде крови. Пострадавший был доставлен в больницу Св. Варфоломея, находившуюся за углом. Там ему вымыли лицо, и он пошёл своей дорогой, задумчивый, но невредимый. Тогда же были предприняты первые попытки регулировать движение, которые произвели большое впечатление на Ипполита Тэна: «На углу Гайд-парка я наблюдал за полисменами на дежурстве… они всегда молчат: если в уличном движении происходит затор, они просто поднимают руку, чтобы остановить кучера, и опускают её в знак того, что можно двигаться дальше. Кучера подчиняются им мгновенно и без слов». В таких местах, как расположенная в Сити площадь Банк, отсутствие регулировщиков чувствовалось очень остро — возможно, власти Сити могли заметить, где терпят поражение.

Пожарная служба также остро нуждалась в централизации. Приходская система была настолько неэффективной, что страховые компании создавали свои пожарные бригады, которые срочно выезжали на пожар — и тратили время, чтобы проверить, застраховано ли строение в их компании.

И если нет, уезжали. В отдельные годы в Лондоне насчитывалось до 150 приходских пожарных команд, не считая семнадцати прочих. Страшный пожар на Тули-стрит, случившийся в 1861 году, доказал необходимость сильной единой системы, способной реагировать на любой вызов из любой части Лондона, однако Столичная пожарная команда была создана лишь в 1865 году. Чтобы запрячь лошадей и подготовиться к выезду, команде требовалось от трёх до семи минут, а экипаж мчался по улицам с бешеной скоростью десять миль в час. Однако даже при напряжении всех сил и отсутствии дорожных помех, доблестным пожарным требовалось около получаса, чтобы прибыть на пожар всего в миле от них.

*

В ту пору, когда Лондон был моложе и меньше, чистая питьевая вода была доступна любому горожанину. Однако к девятнадцатому веку она стала роскошью. Путеводитель 1849 года предупреждал приезжих, чтобы они «не пили плохую воду, доставляемую в домашние хранилища из Темзы. Хорошую питьевую воду можно найти в каждом квартале, послав кого-нибудь к роднику или колонке» — в некоторых тропических странах до сих пор пить можно только воду из бутылок. Но в позапрошлом веке в родники и колонки, призванные снабжать всех питьевой водой, вода попадала уже загрязнённой нечистотами из выгребных ям, становившихся всё глубже по мере того, как заполнялись старые. На низком южном берегу Темзы проблема стояла особенно остро. Там местные жители давно перестали пользоваться акведуками, служившими их отцам и делам; из них пили воду только неимущие прохожие, не подозревавшие о её вредных свойствах.

Есть некая сила — возможно, та самая, что названа у Диккенса «влечением к ужасному», — которая и ныне гонит многих людей к реке. Во все времена бродяги и нищие спали или жили под мостами или даже на мостах. Беднейшие из бедных обоего пола, как известно, пользовались скамейками на набережной Виктории от Вестминстерского моста до моста Блэкфрайерз почти с момента её сооружения. Их устойчивая заворожённость рекой наводит на размышления. Не ассоциируется ли у них течение реки со временем, которое, к счастью, проходит? Или всё дело — в возможности погрузиться? А может быть, тут более прозаическое желание: находиться подле других, испытывающих такие же тяготы? Возможно, Темза потому зовёт потерянных и обиженных, что она всегда была накоротке с потом, трудом, бедностью и слезами. Бродяг и отверженных всякий раз толкает к ней одна и та же надежда, одно и то же одиночество. Река — огромный водоворот страдания.
Река смерти

В 1847 году Эдвин Чедвик указал на огромное значение канализации, сбора мусора и улучшения источников питьевой воды для общественного здравоохранения, последний пункт он признал «абсолютно необходимым». Но почему-то ничего так и не было сделано. (Чедвик, блестящий организатор здравоохранения, был бы известен не меньше Брунеля или Базалджетта, если бы не ссорился со всеми, с кем работал, поэтому немногие из его идей были осуществлены при его жизни.) Помимо местных источников, воду разного качества доставляли восемь коммерческих компаний. Они нередко прокладывали трубы рядом с выгребными ямами и под дорогами. Если те давали течь, то полученная смесь могла оказаться смертельной. Попытку фильтровать воду предпринимали всего три компании. Восточная лондонская компания по водоснабжению утверждала, что пропускает воду через поля фильтрации в Ли-Бридж (эти поля больше не используются, но сохранились как прекрасный заповедник дикой природы), однако, несмотря на эти утверждения, два клиента обнаружили в своих водопроводных трубах угрей. Северные пригороды брали воду из Чадуэлла, Ли и Нью-Ривер, которые прежде, чем достичь Лондона в относительно чистом состоянии, протекали через десяток деревень. Южные районы снабжались из заполненной нечистотами Темзы. По словам Мейхью, «мы пьём раствор наших собственных фекалий».

Эти различия бросаются в глаза при рассмотрении заболеваемости холерой — болезнью, вызванной некачественной водой. Во время страшных эпидемий девятнадцатого века число смертей от холеры на южном берегу Темзы в три-четыре раза превышало то же число на северном. В частные дома вода подавалась с перебоями, а по воскресеньям не подавалась вовсе. Бедняки хранили воду в любых ёмкостях, которые им удавалось раздобыть, и устанавливали их во дворе, недалеко от отхожего места. Когда вода кончалась, люди шли к ближайшей реке или каналу — разумеется, грязным, — туда же выливали ночные горшки. В Степни, бедном районе на берегу Темзы, было зарегистрировано 22 случая смерти от холеры — в стольких же ярдах находился канал Риджентс.

Более 17 000 домов вообще не имели водопровода, полагаясь на загрязнённые колодцы. В беднейших районах Лондона 70 000 домов снабжались водой из колонок — по одной на 20 –30 домов, — из них три раза в неделю по часу в день текла тонкой струйкой вода. Если вы пропускали очередь или же вода кончалась, приходилось идти со своим ведром или кувшином к ближайшей колонке, надеясь на удачу. Знакомые сегодня каждому поилки для лошадей, в которых теперь растут красивые цветы, были установлены в 1859 году, когда Столичная ассоциация бесплатного питья (впоследствии известная как Столичная ассоциация питьевых фонтанов и поилок для скота) в интересах движения за трезвость начала снабжать чистой водой неимущие классы и направлявшихся на рынок животных.

Средний класс мог позволить себе хранить воду в специальных резервуарах, но даже их нередко оставляли открытыми и, следовательно, подверженными загрязнению. Во многих частных домах помимо водопровода имелись колодцы.

В доме Карлейля в Челси под кухней находился колодец с насосом, им продолжали пользоваться и после того, как в 1852 году туда был проведён водопровод. Обычно вода поступала по трубам в подвал или на первый этаж — «низкое обслуживание», — однако, заплатив на 50% больше стандартной цены, вы получали «высокое обслуживание»; вода по-прежнему поступала с перебоями, но на высоту 13 футов, то есть в спальню на втором этаже. «Высокое обслуживание» требовало прокладки специальных труб, поэтому им пользовались редко.

Чарльз Диккенс был одним из тех клиентов Компании Нью-Ривер, которые его установили (3% от общего числа), в 1855 году он писал из своего дома на Тависток-сквер: «Воды, которую я получаю, нередко бывает до смешного мало, и… хотя я плачу дополнительную плату за ванну, в понедельник утром я остаюсь таким сухим, как если бы Компании Нью-Ривер не существовало вовсе — о чём я иногда страстно мечтаю». Неотложную потребность улучшить водоснабжение Лондона признавали все, за исключением акционеров чрезвычайно доходных компаний по водоснабжению. Эти компании просуществовали до 1902 года, когда новое Столичное управление водными ресурсами выкупило их за сорок миллионов фунтов стерлингов. Только с 1904 года вода начала подаваться бесперебойно. Прежние законы, требовавшие от компаний постоянной подачи воды, было слишком легко обойти.

Ещё одной сферой, где новому централизованному органу пришлось уступить частным интересам, было газоснабжение.

Около двадцати компаний, среди которых ведущее положение занимала Лондонская компания по газовому освещению и коксу, поделили рынок между собой и отражали любые попытки правительства контролировать их деятельность; только в Сити властям удалось проявить силу и получить контроль над ценой и качеством газа, который поставляли компании.

Домашнее потребление газа росло, но главной областью его применения было общественное освещение улиц. Многие улицы и мосты освещались газом, который Лондонская компания по газовому освещению и коксу поставляла с 1812 года.

«Едва опускается вечер, фонарщик со своей лёгкой лестницей деловито снуёт от столба к столбу и зажигает огонь». В 1846 году последняя масляная лампа на Гровенор-сквер была заменена газовой

*

Отходы викторианского дома, возможно, не состояли главным образом из упаковки, как сейчас, но всё же угрожающе росли. Помимо золы и угольной пыли из открытых каминов туда входили овощные очистки, кости, тряпьё и бумага, выметаемый мусор, испорченная пища и сломанная мебель. Теоретически всё это должны были убирать местные приходские служащие и утилизировать безопасным для здоровья способом. На деле же в бедных, густонаселённых районах Ист-Энда этого не делали, и «бедняки не осмеливались избавиться от груды мусора, оскорблявшей зрение и обоняние, боясь наказания за нарушение контракта с тем, кто был обязан её вывезти, пусть и не сразу». По идее вывоз мусора должен был производиться бесплатно, но если вы хотели, чтобы его убрали поскорее, нелишне было напомнить о себе мусорщикам с помощью чаевых. Они бродили по улицам Лондона парами, катя перед собой тележку с высокими бортами и выкрикивая: «Мусор, ой-ё!» Свои тележки они везли на одну из мусорных свалок, разбросанных по Лондону и окрестностям.

Мусорные свалки были довольно крупными предприятиями, на которых работало до 150 человек. «Некоторое время назад, — писал Мейхью в 1862 году, — недалеко от Грейс-иннлейн имелась огромная мусорная свалка ценой в 20 000 фунтов стерлингов, но тогда за челдрон мусора можно было выручить от 15 шиллингов до 1 фунта». В 1848 году в Спрингфилде рядом с работным домом располагалась свалка бытовых отходов и нечистот, гора фекалий величиной с довольно большой дом и искусственный пруд, в который сливалось содержимое выгребных ям. Всё это сохло на открытом воздухе и часто перемешивалось, чтобы «фабрика органических удобрений» могла вырабатывать превосходные брикеты и продавать их фермерам и садовникам по 4–5 шиллингов за тележку. Ещё одна мусорная свалка, «зловонные горы бытового мусора, дорожной грязи, падали и отбросов», находилась в Бетнал-Грине, пока в 1856 году баронесса Бердетт Куттс не приказала её убрать, чтобы построить там ряд образцовых домов.

Нередко на мусорной свалке трудилась целая семья. Глава семейства привозил мусор в тележке, сыновья относили его матери, сгружали рядом с её огромным проволочным ситом и сортировали: тряпьё и кости шли на производство удобрений и бумаги, уголь и зола — на кирпичи, старая обувь годилась для красилен, а пищевые отходы для животноводства. Иногда работали вместе и женщины. Автор необыкновенных дневников Манби, питавший неподдельный интерес к трудящимся женщинам, описал «группы мусорщиц», возвращавшихся с Паддингтона, где в 1860 году была мусорная свалка. «Одна из них, широкоплечая, в толстом коричневом пальто, несла на спине мешок с трофеями — всякий хлам, собранный на свалке». Пять лет спустя он увидел их опять в Кенсингтонском саду, где «томные красавицы… лениво возлежали в своих ландо в облаках бело-розовых кружев… а компания дюжих оборванных девиц металась под колёсами экипажей, стараясь спасти свои конечности и мешки с золой».

Занятие мусорщика было прибыльным. И к тому же уважаемым. Мусорщик Додд (прототип Боффина из романа Диккенса «Наш общий друг») имел обыкновение ежегодно устраивать чаепитие, на котором мусорщицы «нередко выглядели очаровательно», а мусорщики «в чистых блузах с лентами и цветами напоминали образцовых землепашцев». Мусорщики получали хорошее жалованье: более 10 шиллингов в неделю и вдвое больше, если по ночам чистили выгребные ямы. Профессия передавалась по наследству. Её представители подчас хвастливо заявляли, что они «потомственные мусорщики».

*

Ещё одной примечательной чертой викторианского Лондона был туман, так называемый «гороховый суп». Хороший гороховый суп возбуждает аппетит. Лондонский «гороховый суп» был густым, жёлтым и зловонным. Принятый в 1956 году закон о чистом воздухе положил конец угольным каминам, извергавшим из каждого дымохода сернистый дым; на смену им пришли газ, электричество и центральное отопление, так что сегодня трудно себе представить, насколько грязным был лондонский воздух. В 1855 году Натаниел Готорн заметил, что собор Св. Павла «за годы почернел от дыма, хотя кое-где просвечивает белизна». Туман показался ему «скорее продуктом перегонки грязи… Мрак был таким густым, что все витрины освещались газом». Другой приезжий, Ипполит Тэн, заметил, что «воздух наполнен жёлтым густым туманом… все трещины дворца, который называют Сомерсет-хаус, черны, портики покрыты сажей… даже в парках туман, пропитанный дымом, оставил следы на зелени… на фасаде Британского музея резьба на колоннах забита жирной грязью». Житель Савил-роу отметил, что «в начале сентября Лондон не таков, как в остальное время. Воздух чист, нет дыма, потому что все дома [в фешенебельном Вест-Энде] закрыты. С Пиккадилли виден Хрустальный дворец в Сиднеме».

* Викторианская почтовая служба способна привести нас в трепет. Теперь мы рады, если в выходные дни нам хоть когда-нибудь доставят почту. Тогда же выемка писем в местных отделениях и почтовых ящиках производилась десять раз в день, начиная с девяти утра. Доставка корреспонденции в пределах центральной части Лондона, как обещалось, занимала полтора часа, а в радиусе двенадцати миль от Чаринг-Кросса — три.

В середине викторианской эпохи жители Лондона в течение дня могли рассчитывать на двенадцать выемок, по одной каждый час.

Письмоносец (слово «почтальон» появилось позже) был облачён в роскошный красный мундир и чёрный цилиндр.

Начиная с 1840 года ему не нужно было, вручая письма адресату, брать с него плату: так как доставка была уже оплачена, он просто просовывал письма в специальную дверную щель.

Предварительная оплата производилась с помощью покупки крошечного кусочка проштемпелёванной бумаги, которую отрезали от листа ножницами; позже, в 1853 году, была изобретена перфорация, и марку начали приклеивать к письму или конверту. Конверты постепенно вытесняли старомодный способ складывать письмо, но некоторые бережливые корреспонденты по-прежнему экономили бумагу — писали под прямым углом поверх уже написанного, так что разобрать текст письма было почти невозможно. Говорят, стоячие почтовые ящики изобрёл Энтони Троллоп, служивший на почте в 1855 году, когда на Флит-стрит появился первый подобный ящик.

С приближением шести вечера, последнего срока отправки почты в провинцию, главный почтамт на Сент-Мартинзле-Гранд являл собой красочное зрелище. Одно окошко предназначалось для газет, которые либо забрасывали внутрь, в большой ящик, либо передавали целыми пачками. Тем временем «клерки и ученики мчатся, запыхавшись, с корзинами или разноцветными мешками для писем» к другим окошкам и ящикам. За пять секунд до закрытия «стоящий у ящика почтальон в красном мундире возглашает: «Господа, время истекло!»… все стараются высвободить правую руку для броска, и через секунду сотни писем взлетают в воздух и падают, будто осенние листья, на дно ящика… С шестым ударом крышка ящика со стуком захлопывается, ящик проплывает перед окном для газет… и толпа зрителей… испустив вздох, расходится».

В 1860-х здание Саутуоркской ратуши, где располагался почтамт, снесли. В его подвалах были обнаружены ящики окаменевших плампудингов, отосланных войскам во время севастопольской осады 1854–1855 годов. Они, несомненно, порадовали бы солдат. Можем ли мы говорить в данном случае о просроченной доставке?

[Ариадна]

книга Лайзы Пикард «Викторианский Лондон». В ней в живой и остроумной манере описывается повседневная жизнь Лондона в наиболее интересный и неоднозначный период истории Великобритании. Читатель познакомится с любопытными подробностями, взятыми из дневников обычных лондонцев и публикующимися впервые. Здесь истории самых разных вещей и явлений — от зонтиков, почтовых ящиков и унитазов до возникновения левостороннего движения и строительства метро.

Лондон - это здорово, но я бы почитала аналогичные вещи о нашей собственной местности, стране и народе. Мы про себя мало что знаем и только строим догадки причем на истории, которую написали немцы для нас (при Ломоносове, помните?)

[Инна Мск]

Лондон - это здорово, но я бы почитала аналогичные вещи о нашей собственной местности, стране и народе. Мы про себя мало что знаем и только строим догадки причем на истории, которую написали немцы для нас (при Ломоносове, помните?)

вот уж точно, но все немцы, конечно же, да и сама книга, ее печать, переплет, обложка, текст, и что читать? Раньше, качественное книжное издание и худ.оформление обложки было предметом гордости, как нам читателям приятно было в руке подержать книгу, думаю и его создателям, ) а теперь, все просят у государства или спонсоров ищут....и вообще, где писатели России?

а, Вы помните -

В присутствии всех собравшихся В.Н.Ганичев предложил создать Фонд помощи Дому писателей России и выразил надежду, что наша страна не оскудела щедрыми и благородными людьми.

[Инна Мск]

я к тому, что видно, жизнь российского писателя становится все тяжелее день ото дня (((

[Ариадна]

я к тому, что видно, жизнь российского писателя становится все тяжелее день ото дня (((

Но так было всегда! Пушкин жил только за счет богатых меценатов, да и другие не далеко отошли.

В присутствии всех собравшихся В.Н.Ганичев предложил создать Фонд помощи Дому писателей России и выразил надежду, что наша страна не оскудела щедрыми и благородными людьми.

Это опять таки некий призыв, чтобы обеспеченные могли проявить себя и поддержать отечественную культуру.

[Ариадна]

я к тому, что видно, жизнь российского писателя становится все тяжелее день ото дня (((

Я уверена, что человек талантливый рано или поздно будет узнаваем у публики. Талант - он пробьется. К тому же писатель - это не шоумен, им сейчас Интернет дает огромные возможности сразу к людям выйти...