Я позвонила.
За дверью голос Оли - я его отлично узнала - отчетливо проговорил:
- Анна! Открой скорее. Я не могу встать. Николай держит меня за плечо и дует мне в нос.
"Николай? - подумала я. - Почему вдруг Николай? Ее мужа зовут Дмитрий, Митя.
Положим, я не была здесь уже три года. За это время многое могло измениться. Был Митя,
а теперь, значит, какой-то Николай..."
Горничная открыла дверь. И вдруг восторженный вопль:
- Милюсеньки мои маленькие! Дусики мои пусики!
- Однако, как она меня любит! - улыбнулась я.
Оля, пушистая, душистая, золотистая, такая же, как была три года тому назад, подбежала ко
мне, рассеянно чмокнула меня в щеку и, повернувшись лицом в столовую, умиленно
заговорила:
- Ну, посмотри! Ну, разве не прелесть!
В столовой на обеденном столе сидел толстый бурый кот и зевал.
- Это Николай, - представила мне Оля кота. - Но мы его чаще называем Яковом. Ты
можешь его погладить, только не сверху головы, а по животу, и не делай, пожалуйста,
резких движений - эти коты резких движений не любят.
У меня не было ни малейшего желания гладить толстого кота по животу, и я только
сочувственно покачала головой.
- Франц! Франц! - позвала хозяйка.
Это она зовет лакея, чтобы он помог мне снять шубку.
- Не беспокойся, Олечка, я сама.
Она посмотрела меня с недоумением.
- Как - сама? Он на твой голос не пойдет. Фра-анц! А вот и мы!
Из-за портьеры плавно вышел второй толстый бурый кот, потянулся и подрал когтями
ковер.
- Франчик! - заворковала Оля. - Иди ко мне, моя птичка! Иди, моя звездочка! Иди, мой
красавец неземной!
- Кссс... кссс! - позвала я. Исключительно из светской любезности, потому что мне
было совершенно безразлично, подойдет к нам бурый кот или нет.
- Ах, что ты делаешь! - в ужасе воскликнула Оля. - Разве можно этих котов так звать!
Это же не простые коты. Это сиамские. Это дикие звери. Они в Сиаме служат как стража.
У королевского трона всегда стояли такие коты и стерегли короля. Они свирепые, сильные
и абсолютно неподкупные. Они едят исключительно одно сырое мясо. Оттого они такие и
сильные. Они еще едят варенье, копченую рыбу, жареную телятину, сухари, сыр, печенье,
вообще очень многое едят, оттого они такие и сильные. И они безумно храбрые. Такой кот
один бросается на бешеного буйвола.
- Ну, это, вероятно, не так часто встречается, - холодно сказала я.
- Что не встречается?
- Да бешеные буйволы. Я, по крайней мере, за всю свою жизнь...
- Ну, так ведь мы же не в Сиаме, - тоже холодно сказала Оля. - Ах да, я забыла - где
же твои чемоданы? И почему ты не снимаешь манто? Вообще, все как-то странно... Я так
рада, так рада, что ты, наконец, согласилась у нас погостить. Сестра Мэри придет к
завтраку. Она тоже безумно рада тебя видеть и требует, чтобы ты непременно, хоть один
денек, погостила у нее тоже. Но - это, конечно, между нами - она завела себе двух собак
и совершенно от них одурела. Ну, понимаешь ли, - совершенно и окончательно. Впрочем,
ты сама увидишь. Но какая ты милочка, что приехала! Какая ты дуся!
Она сморщила носик и потерлась щекой о мою щеку. Совсем кошка.
- Пойдем, я покажу тебе твою комнату. Вот здесь ты будешь спать, вот здесь отдыхать,
здесь письменный стол, радио, граммофон, тут лежат коньки, если случайно понадобятся.
Окна выходят в сад. Тишина. Только я должна тебя предупредить, чтобы ты не закрывала
дверь, потому что Франц любит иногда ночью приходить на эту кровать. Так что ты не
пугайся, если ночью он прыгнет на тебя. А вот и Мэри!
Мэри, высокая, гладко причесанная, в строгом тайере, честно посмотрела мне прямо в
глаза и, как писалось в старинных романах, "крепко, по-мужски пожала мне руку".
- Искренно рада! - сказала она глубоким контральто. - Три года не видались.
Постарела ты, голубушка, изрядно.
- Мэри! - с негодованием остановила ее Оля. - Ну что ты говоришь! Наоборот, - она
такая дуся, она даже посвежела за эти годы.
Мэри сердито сдвинула брови.
- Прежде всего, - почему я Мэри? Почему, когда мы одни, ты зовешь меня "Марья", а
как здесь посторонние, я немедленно превращаюсь в Мэри? И потом - почему не сказать
правду близкому человеку? Зачем уверять, что она посвежела? Ведь за глаза ты про нее
этого не скажешь? Она чудная, прелестная, я ее обожаю, но лгать ей в глаза не намерена,
потому что слишком ее уважаю. Смотри, - вдруг переменила она тон обличительный на
испуганный. - Смотри, - твой проклятый кот прыгнул на буфет, он разобьет чашечки!
- Никогда! - с гордостью сказала Оля - Эти коты необычайно ловкие. Они часто ходят
по столу среди хрусталя и никогда ничего не заденут. Это ведь совершенно особая порода.
- А голубой сервиз? - сказала Мэри. - А китайская ваза? А лампа, чудная фарфоровая
лампа? А хрустальный бокал для цветов?
- Ну, так что ж? - холодно отвечала Оля. - Они переколотили все хрупкое, теперь уж
не страшно.
- Ага! - торжествовала Мэри. - Сама признаешь, что...
- Ну, однако, идем завтракать, - прервала ее Оля.
Толстые коты ходили между приборами, обнюхивали хлеб, тарелки.
- Милочки мои! - умилялась хозяйка. - Ну, разве не прелесть? Тютики мои чудесные!
А Мэри говорила мне вполголоса:
- Со мною она никогда так не нежничает, а ведь я ей родная сестра! А что бы она
сказала, если бы я вот так влезла бы на стол, когда вы завтракаете, тыкалась бы носом в
тарелки и возила бы хвостом по горчице?
- Ну, как ты можешь себя сравнивать?..
- Конечно, могу. И это сравнение, конечно, не в пользу твоего паршивого кота. Я
человек, царь природы.
- Ну, перестань, пожалуйста!
Мэри сделала нетерпеливое движение, и вилка со звоном упала на пол. Коты вздрогнули,
в одно мгновенье спрыгнули на пол и, подталкивая друг друга, бросились вон из комнаты.
- Ах, какая ты неосторожная! Разве можно их так пугать!
- А ведь ты всегда уверяешь, что они чрезвычайно храбрые и бросаются на буйволов.
Оля покраснела.
- Знаешь, милочка, - обратилась она ко мне и этим подчеркивая, что совершенно не
интересуется замечанием Мэри. - Знаешь, эти коты - удивительные охотники. Их в
Сиаме дрессируют на слонов, на тигров. Недавно к нам в окно залетела птичка. И вот в
одно мгновение Франц подпрыгнул и поймал ее в воздухе. И потом, как дикарь, плясал со
своей добычей. Он держал ее высоко в передних лапах и плясал, плясал. Потом живо
подбросил ее, подхватил и мгновенно сожрал всю целиком, с клювом, с перьями.
- Низость, - отрубила Мэри. - Гнусные инстинкты. Собака никогда...
Жизнь вошла в свою колею.
Уехала Мэри, взяв с меня слово погостить у нее.
Оли часто не было дома. Я оставалась одна в большой тихой квартире. Одна с двумя
котами.
Один из них - тот, который плясал танец победителей с мертвой птичкой в лапах, - не
обращал на меня ни малейшего внимания и даже подчеркивал, что я для него не
существую. Он нарочно ложился на пороге, когда видел, что я иду из комнаты, шагал через
меня, если ему так было удобнее пробраться в угол дивана. Когда я писала, он садился
прямо на бумагу, причем, для пущего презрения, спиной ко мне. Сдвинуть его, тяжелого и
толстого, было трудно, и я писала письма вокруг его хвоста.
Иногда неслышным диким прыжком он отделялся от пола и взлетал под самый потолок на
кафельную печку и там, подняв хвост дугой, вертелся, как тигр на скале.
Но главное его занятие, наиболее выражающее презрение ко мне, заключалось именно в
том, чтобы не давать мне проходу. Здесь он даже шел на известный риск, потому что
сплошь и рядом впотьмах я наступала ему на лапу, и он с визгом бежал на меня жаловаться
хозяйке. Но системы своей он не бросал. Может быть, надеялся, что в конце концов
удастся свалить меня на пол?
Второй кот, Николай, он же Яков, - вел себя иначе. Этот садился передо мной на стол и
глазел на меня, как говорится, во все глаза. Глаза у него были огромные, бледно-голубые, с
большими черными зрачками. Смотрели они неподвижно, не мигая, были почти белые, и
оттого казалось, что смотрит кот в ужасе.
Так смотрел он на меня полчаса, час. И ничего ему не делалось. Спешить, очевидно, было
некуда. Сидит и смотрит.
Как-то утром просыпаюсь от того, что кто-то дотронулся до моих колен.
Кот! Кот Николай.
Он медленно, мягко переставляя лапы, насторожившись, словно прислушиваясь, шел к
моему лицу. Я прищурила глаза. Он вытянул морду, подул мне носом на брови, на
ресницы, на рот. Щекотно, смешно. Я открыла глаза. Он отодвинулся, прилег и
зажмурился. Спит. Я тоже зажмурилась, будто сплю, и исподтишка через ресницы
наблюдаю. Кот спит. Однако вижу, один глазок чуть-чуть поблескивает щелкой. Подлец
подсматривает! Какое нечестное животное! Собака никогда бы... Положим, я сама тоже
зажмурилась и подсматриваю. Но ведь я человек, царь природы, я произвожу наблюдения
над животным. Одним словом, мало ли что.
Кот поднялся, подул мне прямо в нос, вытянул лапу и, втянув поглубже когти, вдруг
потрепал меня по подбородку. Потрепал снисходительно, свысока и очень оскорбительно,
как какой-нибудь старый жуир понравившуюся ему горничную. Я открыла глаза.
- Сейчас же уходите отсюда вон, - громко приказала я. - Нахал!
Я произнесла эти слова совершенно спокойно, без всякой угрозы. Но эффект получился
потрясающий. Кот выпучил глаза, вскинул лапы, мелькнул в воздухе вздернутый хвост, и
все исчезло. Кот удрал.
Искали кота три дня, дали знать в полицию - кот исчез. Хозяйка была в отчаянии.
Я помалкивала.
На четвертый день, выходя из дому, увидела я своего оскорбителя. Он сидел на заборе,
отделяющем наш садик от соседнего. Сидел спиной ко мне.
- Ага, - сказала я насмешливо. - Так вот вы где!
Кот нервно обернулся, испуганно выкатил глаза, и тут произошло нечто позорное, нечто
неслыханно позорное, не только для сиамца, красы королевской гвардии, но и вообще для
каждого существа котячьей породы. Кот свалился! Потерял равновесие и свалился по ту
сторону забора. Треск сучьев, скрип досок. Все стихло.
Кот свалился!
Так кончился наш роман.
Вечером я уехала.
Ответить
